Пока что у ступеней Брянского вокзала перед генералом бухнулась на жирные колени купчиха Морозова, завопив:
— Спаситель наш! Спаси нас!
Колокольный звон навстречу — еще туда-сюда. А вот дамская истерика это для «душки» Керенского. Генерал Корнилов передернулся от злости и влез в экипаж, не повернув к купчихе головы.
Город как вымер. За наглухо закрытыми заводскими и фабричными воротами — рабочие патрули, по улицам редкие казачьи разъезды. Центр оцеплен юнкерами. Напряженные лица. Примкнутые штыки.
Два враждебных лагеря в одном городе.
Помещичьи сынки, воспитанники кадетских корпусов и военных училищ, под командой офицеров придирчиво и зло осматривали каждого плохо одетого прохожего.
— Это со мной, со мной! — успокаивал их Лукаша, ведя за собой своих двоюродных братьев. Он был отпущен на эти дни полковником Рябцевым в помощь папаше. Лукаша был горд тем, что Саша и Андрейка попали к нему в подчинение.
Когда со служебного подъезда они вошли в Большой театр, совещание было в полном разгаре. Деятели Государственной думы, министры-капиталисты, финансовые тузы и заводчики, на все лады поносили рабочих, крестьян, солдат, грозя им жестокими карами за непокорность. Высказывалось множество пожеланий, как смирить чернь, поставить на место, согнуть в бараний рог, задушить костлявой рукой голода…
Завидев Лукашу, Филонов погрозил ему кулаком за опоздание, торопливо бросил Андрейке клеенчатый фартук и спросил:
— А где Сашка?
Андрейка оглянулся, брата не было. Вместе шли, вместе подошли, и вдруг исчез, словно к небу поднялся.
— Так где же Сашка? Не явился, гордец?! Пренебрег даровой пищей и заработком! Рабочая гордость не позволила! А кому тогда ящики из-под пива таскать? Бочки селедочные катать? Ну погодите!
Долго еще ругался обозленный Филонов, гремя посудой в буфете, но Андрейка его не слушал. Его даже не волновало, куда подевался Саша. Андрейка смотрел не отрываясь на яства филоновского буфета.
Чего-чего здесь только не было! Икра черная, икра красная, севрюжина, белужина, лососина, белорыбица. Колбаса, ветчина, заливная поросятина, курятина, горы бутербродов. Большинство из этих яств Андрейка не только не едал, никогда и не видывал! Даже их названий не знал. И только он собрался отведать, чем приготовились попотчевать купцы-охотнорядцы генерала Корнилова, как Филонов подсунул ему здоровущий кусок жирной селедки «залом».
Схватив натощак эту приманку, Андрейка вскоре почувствовал себя рыбой, вынутой из реки: и живот раздут, и воды все время хочется.
Знал буфетчик, чем подшибить аппетиты обслуживающего персонала. Этим же приемом Филонов умерил аппетиты юнкеров и офицеров охраны, которых тоже следовало обслуживать. Тем из охраны, кто не попался на селедочную приманку, а требовали икорки или балычка, хитрец буфетчик, изгибаясь, объяснял:
— Реклама-с… Для витрины-с… Товар будет к вечеру-с!
Лакейским чутьем он узнавал вестовых, адъютантов, секретарей, помощников именитых участников совещания и давал им на пробу что-нибудь из потаенных запасов. Эти связные понемногу засновали от него к своим хозяевам, от хозяев к буфету. Затем яства на тарелочках, прикрытые салфетками, стали подаваться куда-то за кулисы.
Разносчиком яств был Лукаша. Объевшись селедкой, Андрейка, томимый жаждой, проводил время с водой: то мыл посуду горячей, то пил холодную.
— Я Керенского видел! А я Рябушинскому сельтерской поднес! К Корнилову с бутербродами шел, да не дошел, все его адъютанты расхватали, говорил Андрейке запыхавшийся Лукаша, млея от восторга.
— Я бы до-ше-шел, — икал Андрейка, надувшийся водой.
Где там дойти! Он не мог к Лукаше повернуться, заваленный грудами грязной посуды и мучимый жаждой. Только о питье и думал.
Экая досада! Попасть в Большой театр, где собрались все главные русские буржуи, куда прикатил в сопровождении казачьего конвоя сам генерал Корнилов, иметь для него «ключ от рая», чтобы на небо взлетел… А вместо этого только мыть да пить! Пить да мыть!
Где там генерала, прибывших с ним офицеров-корниловцев и тех Андрейка не видел, а только слышал их разговоры.
— И чего рассуждать да обсуждать? Рухнули бы перед генералом на колени, как купчиха Морозова на вокзале, и дело с концом! Казните и милуйте, только от большевиков спасите…
— Эх, тряхнули бы мошной богачи, как Минин перед воеводой Пожарским!
Филонов щедро наливал вино и пиво офицерам корниловцам, прислушиваясь к их разговорам.
— Мужика к сохе, рабочего к станку, а интеллигентов пороть! Чтобы революциями больше не баловались. От них смута!
— На Красной площади пороть! Всенародно!
Опять прибежал Лукаша.
— Ну как, папаша?
— Отлично. Молодцы корниловцы! На них будем делать ставку. Они возвысятся, и мы за ними!
— Понимаю… Одолжите свечей, папаша. Для президиума.
— Бери, бери, я запас. Из-за всеобщей забастовки может погаснуть электричество.
Забрав с десяток свечей, Лукаша унесся.
— Что там насчет забастовки? — спросил какой-то офицер у Филонова. У вас что, даже официанты забастовали?
— Полковые комитеты отказались выслать солдатские караулы из солидарности с рабочими, — пролепетал юнкер.
— Хороши порядки в белокаменной! Мы готовы были по колено в крови по Москве пройти, а тут и в морду дать некому!
Андрейка и слушал, и не слушал эти разговоры, он, как лиса, попавшая в яму охотника, придумывал сто способов выскочить из нее. Толчется здесь, на кухне, с «ключом от рая» в кармане и даже не увидел того, кому он предназначен.
И вдруг к отцу примчался перепуганный Лукаша.
— Папаша! Сам генерал Корнилов к вам в буфет идут!
Андрейка чуть тарелки не выронил. Стоп! Дело будет! Сейчас генерал получит свое. Сейчас он расплатится за Стешиного отца и за всех арестованных солдат. Запустив руку в карман, Андрей приоткрыл дверь кладовки и увидел корниловских офицеров у буфетной стойки. Они плотно окружили своего генерала.
— Вот полюбуйтесь! — указал один из офицеров-корниловцев. — У тыловиков ветчина, икра, балыки, колбасы, сыры. А на фронте порядочного черного сухаря нет!
— Нам на фронт солонину тухлую шлют! А себя вон чем ублажают, обратился к генералу другой офицер.
— Откуда взяли? — раздался отрывистый голос Корнилова.
— Из Охотного ряда-с… господин генерал!
— Первое, что сделаю, перевешаю охотнорядцев.
— Все самое свежее-с, — побледнел Филонов. — Что откушать изволите?
— Солдатский сухарь мне!
— Никак нет-с…
— Рюмку водки!
— Коньяки-с имеются… Мартель… Шустовские… — изгибался перед Корниловым, стараясь быть ниже его, Филонов.
— Мошенник! Из той же шайки! Повешу!
— Чего-о?! — пролепетал Филонов.
Но генерал отвернулся от него и звяк-бряк шпорами к выходу.
Внезапно погасло электричество, и наступившая темнота скрыла от Андрейки и Корнилова, и юнкеров, и настороженно-решительных офицеров, и все вокруг. В непроглядной тьме протенькали серебряные шпоры генерала и смолкли.
«Каков Корнилов!», «Суворов!», «Наполеон!», «Солдатский сухарь ему, рюмку водки», «Настоящий казак!», «Виват Корнилову!».
— Огня, огня! — закричал обескураженный Филонов. — Караул!
Но офицерскому караулу было не до него. Офицеры метались со свечами по сцене Большого театра, а кто-то с высоты колосников сыпал на сцену и в зал большевистские листовки.
«ЦАРСКАЯ ПЕРЕДАЧА»
Андрейка, едва плетясь, возвращался домой после передряги в Большом театре. В его «боярском» кармане, кроме «ключа от рая», не было ни крошки. С досады он решил хоть попробовать, как стреляет этот драгоценный пистолет. Может быть, тут один обман и, кроме смеху, ничего бы не было, если б он пальнул в Корнилова?