Человека, желающего революцию ради нее самой, надо считать сумасшедшим. Но тот, кто желает ее из глубокого убеждения в ее полезности и необходимости, имеет право претендовать на наше признание и уважение.
Что касается требования поддерживать английскую конституцию потому только, что она английская, то в таком доводе мало убедительности. Оно подобно предъявляемому ко мне требованию быть христианином, потому что я британец, или быть мусульманином, потому что я родился в Турции. Вместо свидетельства уважения, оно служит знаком презрения ко всякому правительству, к религии и добродетели, и ко всему тому, что считается священным у людей. Если вообще существует то, что называется истиной, то она должна быть лучше заблуждения. Если вообще существует то, что называется разумом, то им надо пользоваться. Но приведенное требование делает истину совершенно излишней и мешает нам пользоваться нашим разумом. Если люди рассуждают и думают, то обязательно должно случиться, что либо англичанин либо турок сочтет свое правительство отвратительным, а свою религию ложной. Для чего нужен разум, если надо скрывать те выводы, к которым он нас приводит? Каким путем могли бы люди дойти до теперешних своих достижений, если бы они всегда удовлетворялись тем состоянием общества, при котором им случилось родиться? Одним словом, либо разум представляет проклятие нашего рода и человеческая натура должна вызывать ужас, либо же нам надлежит пользоваться своим рассудком, действовать в соответствии с ним и следовать истине, куда бы она нас ни привела. Она не может привести нас ко злу, так как полезность, поскольку дело касается мыслящих существ, представляет единственную основу для моральной и политической правды.
Книга IV, глава II, раздел 1.
V
ДЕМОКРАТИЯ И ПУТЬ К СОВЕРШЕНСТВОВАНИЮ
Нельзя измыслить такую форму правления, которая не имела бы свойств монархии, аристократии или демократии. Невозможно представить себе более тяжелые или более устойчивые бедствия для человечества, чем вызываемые первыми двумя формами правления. Нельзя вообразить такие несправедливости, падения и пороки, которые превзошли бы прямые и неизбежные последствия принципов, лежащих в основе монархии и аристократии. Если бы, конечно, существовали какие–нибудь основания, чтобы поставить демократию на один уровень с такими чудовищными формами правления, как монархия и аристократия, которые чужды как честности, так и разумности, то наши надежды на будущее счастье человечества были бы плачевными.
Но это не так. Предположим, что мы вынуждены будем установить демократию со всеми связанными с ней недостатками, причем не будет найдено никаких средств для их устранения; но даже при этом условии демократия много более желательна, чем господство других форм.
Возьмем, например, Афины со всеми их волнениями и беспорядками, вспомним угодную народу и умеренную узурпацию власти со стороны Пизистрата[56], и Перикла[57], чудовищный остракизм[58], который приучил их с самой низкой несправедливостью периодически изгонять выдающихся граждан без всякого обвинения, заключение в тюрьму Мильтиада[59], изгнание Аристида[60] и убийство Фокиона[61], и все же, при всех этих ошибках, совершенных ими, Афины бесспорно дают более замечательную и достойную зависти картину, чем все когда–либо существовавшие монархии и аристократии. Разве сможет кто–нибудь отрицать их любовь к добродетелям и независимости только потому, что ее сопровождали некоторые ошибки? Разве сможет кто–нибудь безоговорочно осудить проницательный ум афинян, их живое понимание и сильные чувства только потому, что порой они были несдержанны и порывисты? Разве можно сравнивать народ, имевший такие большие достижения, народ изумительно утонченный, народ веселый без чрезмерности и блестящий без невоздержанности, народ, среди которого выросли величайшие поэты, благороднейшие художники, совершеннейшие ораторы и политические писатели и самые беспристрастные философы из всех, когда–либо живших в мире, разве можно сравнивать это избранное местопребывание чувств патриотизма и независимости и благородных доблестей с тупыми и себялюбивыми монархическими и аристократическими государствами? Не всякий покой — счастье. Лучше немного волнений и беспокойства, чем застой, чуждый доблести.
56
Пизистрат — афинский деятель, захвативший власть в Афинах в 560 г. до н. э., при поддержке беднейших земледельцев и пастухов. Пизистрат сумел привлечь к себе сочувствие афинского демократического населения. Правил до своей смерти в 527 г.
57
Перикл (490–429 до н. э.) — вождь афинской демократии, поднял значение Афин как морской державы и, использовав для этого казну всего Афинского союза, построил ряд зданий, сохранивших свою славу до наших дней (Парфенон, Пропилеи).
58
Остракизм — так называлось в Афинах право народных собраний (VI в. до н. э.) изгонять на 10 лет неугодных граждан в целях защиты государственного строя — рабовладельческой демократии. Остракизм был важным орудием партийной борьбы афинских, политических группировок. Имя изгоняемого писалось участниками народного собрания на глиняных черепках — «остраках», откуда произошло и само название.
59
Мильтиад Младший — знаменитый афинский полководец, руководивший битвой при Марафоне в 490 г. до н. э. во время войны с персами. Потерпев затем частичную неудачу, был по возвращении в Афины брошен в тюрьму как изменник, где и умер в 489 г. до н. э.
60
Аристид (540–465 до н. э.) — афинский государственный и военный деятель эпохи греко–персидских войн. Внутренняя политическая борьба в Афинах привела к временному изгнанию Аристида из Афин.
61
Фокион (402–318 до н. э.) — афинский государственный деятель и полководец; считая, что афинское государство может быть сильно только при условии соглашения с македонским царем, стоял за уступки ему, провел ограничение демократии в Афинах и допустил захват Пирея македонцами, за что приговорен к смерти и был вынужден вылить яд — цикуту.