С одной он даже начинает ходить за руку, и мысль закрадывается в голову — а пидор ли он?
Да и — важно ли это?
Рыжий хмурится каждый раз, когда понимает, что смотрит на Хэ Тяня. Его не устраивают такие расклады, он не хочет на него смотреть, следить за его передвижениями и считать девчонок, которые меняются под его рукой со скоростью света. Ему вообще насрать.
Матери легко врать, что у них всё прекрасно, но уже второй раз он придумывает какую-то дебильноватую отмазку, чтобы не приглашать Хэ Тяня на обед. В первый раз мать повелась без вопросов. Во второй — кажется, что-то заподозрила.
Всё это стрёмно.
Рыжий бесится, потому что — что-то изменилось. И меняться обратно явно не собирается. Его это в корне не устраивает.
Он отвлекается на тренировки — конечно, не одновременно с этим придурком, и решает, что посеял свою куртку где-то на спортивной площадке, но, оказывается, она у Хэ Тяня. И нужно забрать её. И сам факт того, что он снова едет на автобусе в этот мажорный район, выводит его из себя. Р-р-р.
Это последнее, решает он, что меня с ним связывает.
Заберу куртку и унесу ноги. Может быть, разок дам ему по лицу — грех отказывать себе в удовольствии. Всю неделю он только и думал об этом — каково было бы приложить его кулаком в тощую скулу. Наверное, очень, очень приятно.
А ещё, решает он, заставлю его удалить мой номер. Так, чтобы при мне. Чтобы я увидел.
Все эти смски уже вот у него где. Бесит, блядь.
Он проецирует их разговор и так, и эдак, но всё равно не угадывает совершенно ничего. В холле девушка за ресепшном с вежливой улыбкой интересуется, куда он направляется. Затем тактично намекает, что лучше бы ему подождать в гостевой зоне, а она пока наберет мистера Тяня, предупредит о госте.
Мистера, блядь, Тяня. Пиздец. Директор мира, президент мажорского благополучия.
Минуты три он молча кипит изнутри, сверля уничтожающим взглядом девушку в блузе со строгим воротником и бликующим пейджиком на груди, пока она по внутреннему телефону связывается с Хэ Тянем.
Наконец-то с улыбкой извиняется и предлагает провести его до лифта. Рыжий отвечает, что он не дебил и найдёт лифт самостоятельно.
Мистер, сука, Тянь.
Тилинькающая музыка раздражает его. Он снова чувствует себя пожеванной жвачкой, приставшей на каблук лакированной туфли за пару тысяч долларов.
Он ненавидит это здание и человека, в дверь которого стучит, не жалея сил.
Когда Хэ Тянь открывает, Рыжий внезапно с йокнувшим сердцем ловит мысль, что он может быть не один. Он не может понять окончательно, кого бы он ожидал увидеть больше — девчонку или парня, но это и не важно. Куда сильнее ему не нравится собственный сердечный ритм.
— Привет, — говорит Хэ Тянь.
Рыжий молча отодвигает его плечом и заходит внутрь. Только дойдя до середины огромной комнаты, скользнув взглядом по панорамному окну, открывающему бликующий вечерними огнями город, по мелькнувшей в темноте кухне и заправленной кровати, он оборачивается, глядя на Хэ Тяня, который стоит у закрытой входной двери с его курткой в руках.
То есть он даже не планировал впускать его в квартиру. Хотел сунуть ветровку в проем двери, как собаке, и выпроводить.
Заебись.
Рыжий чувствует, как у него дёргается щека.
Сует руки в карманы штанов, задирает подбородок и пренебрежительно рассматривает спокойного Хэ Тяня. На нём обычные домашние штаны, обычная домашняя футболка. В эту квартиру он вписывается куда лучше, чем одна только оранжевая куртка в руках, которая даже Рыжему сейчас кажется безвкусной тряпкой.
Хэ Тянь прочищает горло.
Видимо, понимает что-то, что Рыжий понять не в состоянии. Понимает, почему он просто не может забрать свою вещь и свалить уже, наконец. Потому что, скорее всего, после такого расставания они больше здесь не увидятся.
— Чаю хочешь?
— Ни хера я не хочу. Верни куртку.
— Держи, — тут же отзывается он.
Протягивает ветровку и делает шаг, два. Три. Он босой. Четыре.
Рыжий сверлит Хэ Тяня ненавидящим взглядом, пока он подходит. Губы жмёт, не двигается, пока рука с курткой не оказывается практически перед носом.
— Держи, — мягко повторяет Хэ Тянь.
Он делает что-то. Прямо сейчас он что-то делает с Рыжим. С чем-то в его грудной клетке. Ёбаный Гудини. Ловкость рук, и никакого мошенничества — но сердце пропускает удар так основательно, что становится страшно от этого фокуса.
Да ну нахуй.