На роже два глаза, но оба они расположены вертикально — с одной стороны раздвоенного носа. Зато оба уха — с другой его стороны. Тонкие, едва заметные губы открыты, из острозубого рта течет нитка слюны. С лысеющей башки вниз тянутся жидкие пряди волос, очень похожие на паутину. На подбородке какие-то отвратного вида струпья. Словом, вижу перед собой такое чудовище, что становлюсь очень близок к тому, чтобы потерять рассудок окончательно.
— Нуаду! — с заметным волнением выдыхает Хине-Тепу. — Но как?! Ведь это дорога фоморов!
Я догадываюсь, что она имеет в виду распахнувшееся в воздухе «окно».
Туату из Сида Нуаду что-то рычит, ухватывается руками — шестипалыми и шерстистыми — за края «окна», раздвигает их в стороны и через нижнюю границу переваливается его нога.
Я, видимо, моргаю, потому что в следующий миг вижу, как стремительно, будто жидкое, начинает меняться его лицо и очень быстро на нем не остается ничего ужасного, а потом на пол спрыгивает очень красивый мужчина средних лет с печальными глазами. Он темноволос, поджар, широкоплеч и… думаю, так должен выглядеть наследный принц какого-нибудь сильного королевства.
— Дура, — произносит он первое слово. — Мы и есть фоморы. Кому еще ходить нашими путями, как не нам?
Он чем-то похож на всех Туату, которых мне довелось увидеть, но в то же время гораздо человечнее. Уши не такие острые, как у Хине или Морриг, глаза большие, но не настолько, чтобы удивлять. Пальцев на руках по шесть. Но самое главное — он не женщина! Я уже думал, что все обитатели Сидов — бабы, а размножаются они как червяки — делением, но, оказывается, есть среди них и те, кто носит в штанах… Впрочем, он называет себя фомором. И почему-то предпочитает разговаривать на знакомом мне языке. Туату ли он вообще?
— Так-так-так, — бормочет Нуаду, обходя кругом шарик Эоль-Сегг. — Значит, Хине-Нуи своего добилась. Клиодна и Морриг стерты в этой реальности, путь для Беернис наверх открыт. Эоль-Сегг снова разряжена. И помогли тебе в этом два обычных глупых человечка. Что ж, чего-то подобного я и ожидал. Кто еще мог бы стереть Туату? — он наступает сапогом на блестящий шарик и недолго катает его по полу подошвой. — Что мне с тобой делать, маленькая? Я ведь ставил на вас, теперь могу отблагодарить.
Хине-Тепу что-то ему щебечет, но Нуаду отмахивается:
— Говори по-человечески! Мы здесь не одни. Они шли за тобой и заслужили немного знания. Кроме того, они были очень забавны, — Нуаду поднимает с пола Эоль-Сегг и кладет его в карман расшитого золотом камзола.
Ему безразлична природа этой убийцы Туату.
— Что это у тебя, человек? — он вытягивает руку и срывает с меня пояс. — Серебро! — Нуаду прикусывает монету зубами, морщится. — Не очень-то оно чистое! Больше оно тебе не понадобится, — он бросает мой потайной пояс в «окно». — Так что ты желаешь для себя и своих помощников, Хине-Тепу? Они ведь сильно тебе помогли?
— Да, отец, — соглашается Хине. — Без них все было бы бесполезно. Прими меня в свой Сид, мне пора.
— Верно, — Нуаду встает перед ней, осматривает ее тщательно. — Ты уже созрела и готова понести. Я беру тебя в свой Сид. Сейчас. Ступай.
И только сейчас я замечаю, что «окно» все еще висит в пустоте.
Хине оглядывается:
— Прощай, Одон. Твою награду тебе отдаст моя младшая сестра. Прощай, Иштван. Это было славное дело.
Она пожимает мне руку своей прохладной ладошкой, потом целует Иштвана в лоб и идет прочь.
«Окно» перед ней раздвигается в стороны, она переступает порог и я в ужасе закрываю глаза: маленькая Туату, к которой я так привык, превращается во что-то невообразимое! Такие же щупальца, что я видел, когда Карел боролся с Клиодной, вырастают из головы Хине-Тепу, шея удлиняется многократно, спина рвется и из прорех высовываются еще две лапы. Я готов уже шлепнутся на задницу, как поверхность «окна» покрывается волнующейся рябью и наваждение пропадает: куда-то вдаль идет та самая симпатичная кровососка, к которой я успел привязаться. Смотрю на Иштвана и понимаю, что привиделось не мне одному — он тоже трет глаза кулаками.
— Теперь закончим с вами, — предлагает Нуаду. — Итак?
— Я хочу быть с Хине! — громко заявляет Иштван.
— Что?! — хохочет Нуаду. — Ты в своем уме? Как ты сможешь с нею быть? Ты сдохнешь скоро! Лет тридцать еще и все. Впрочем, если ты так сильно желаешь, я могу тебя сделать Анку Нуаду и ты будешь всегда возле нее.
— Анку? И я буду подчиняться ей? Я стану жрать людей?
— Если захочешь, — подмигивает ему Нуаду.
Иштван как-то съеживается, его голова опускается, на лице написана страшная мука. Он не знает, как ему поступить.
— Впрочем, подумай, если не готов принять решение сейчас. Держи, — Нуаду протягивает Иштвану какой-то лоскут, — надумаешь — просто сожги его и мы снова встретимся.
Туату, который оказался фомором (что за история связывает эти два волшебных племени?), подходит ко мне:
— А ты? Чего хочешь ты?
Эпилог
Конечно, он выполнил мою просьбу. Ему это было не сложно. Но мне теперь сложно решить — нужно ли было мне это знание?
— Просто хочешь знать, что происходит? — уточнил Нуаду.
— Да. И потом вернуться сюда.
— Что ж… пошли!
Нуаду ногтем рассек пустоту и когда в ней появилась прореха с огненными краями, просто разорвал ее пополам, шагнул вперед, оглянулся:
— Успевай, человек.
И я рванулся следом.
Эта дорога фоморов была совсем другой — просто черная просторная кишка со склизкими краями, с потолка которой что-то постоянно капало мне за шиворот.
И шли мы недолго: путь закончился через полсотни шагов.
— Смотри, — сказал Нуаду и развел в стороны две мясистые складки в стене.
И я увидел огромное поле, на котором столпились тысячи Анку. Они все были здесь — все эти сотни тысяч обращенных, кого мы не видели на улицах наших городов. И все они, свернутой в спираль вереницей шли к середине поля, где всеми цветами радуги переливалось нечто бесформенное. И один за другим, с разницей в полсотни ударов сердца, они исчезали в цветных сполохах.
— Что это? — спросил я.
— Это Хэль, изнанку которой ты видел.
— И что она делает?
— Она ест. Вообще-то она ест нас. Когда просыпается. И ее очень трудно усыпить снова. Сначала нужно накормить и лишь потом усыплять. Но она очень прожорлива. Поэтому нас — фоморов — мало. Она всех сожрала. Туату немногим больше — но и их она бы скоро сожрала, если бы не было вас.
— Я не понимаю!
— Все просто: она способна усвоить одного фомора или Туату за один час. Но нас мало и размножаемся мы очень медленно. Люди размножаются быстро, но жрет людей она еще быстрее. И если бы добралась до вас — то вас не стало бы всех за десяток лет, и Хэль отправилась бы в мир Иштвана, а потом — дальше и дальше. Анку — идеальный вариант. Не люди и не Туату, нечто среднее. Они очень нравятся Хэль. Поэтому мы обращаем людей в Анку и ждем, когда эти существа успокоят голод Хэль. И скоро она наестся.
— И что тогда?
— Тогда она уснет еще на сотню тысяч лет твоего мира, а мы займемся своими делами. Осталось недолго. Года два или три.
Этим и закончился наш разговор. Следующее, что помню — головная боль и резь в глазах — я проснулся в стогу сена, не выспавшийся и злой. Сжимая в руке шарик, бывший когда-то Эоль-Сегг.
А Туату ушли. Где-то через три года, как и обещал Нуаду. Когда я выкопал клад Карела, когда получил обещанные десять стоунов золота от Сида Беернис и стал очень уважаемым дельцом. И в моем мире тотчас началась кровавая резня всех со всеми, стоившая мне моего состояния. И я с тех пор не знаю — был ли я прав, стремясь уничтожить это волшебное племя?
Champione — то, во что выродились выпускники гладиаторских школ в Древнем Риме после поголовной христианизации населения. Бродили по городам и давали представления на ярмарках. Что-то вроде цирка. Умения передавались по наследству и компаньонам. Явление было очень продолжительным — почти 10 веков — с 4 в.н. э. по 14. Позже лучшие из них организовали первые фехтовальные школы.