Переход через горы оказался тяжелым. Неподготовленные войска шли медленно и, в конце концов, попали под снегопад и метель на территории Грузии. Было много обмороженных. Произошло это из-за шапкозакидательного отношения: мы, мол, русские, что мы зимы не видали. Обмороженных носили на носилках, людей не хватало, и те, кто перевалил горы и спустился ниже, возвращались по нескольку раз, за обмороженными.
Госпиталя были развернуты внизу, на территории Турции, и их не хватало. Противника еще никто и в глаза не видел: их дивизия все еще находилась на территории Российской империи.
Илья сильно обморозил ноги, палатки не ставили - они были в обозе, а никто не мог сказать: где эти обозы есть. Таскать палатки на себе тоже было не вариант. Русский пехотинец и так был нагружен изрядно: только боекомплект из восьми сотен патронов весил около пятнадцати килограмм. Так что солдат постоянно таскал на себе килограмм сорок или немного больше, это не считая личных вещей.
Илья очень боялся госпиталя, в его крестьянском сознании крепко сидел страх перед докторами. Среди солдат ходило поверье, что доктора только и делают, что ампутируют ноги и руки и прочая чушь, которую не могла выдавить никакая пропаганда и разъяснительная работа. В армии в передвоенное время процветал мордобой, а значит, многим офицерам не доверяли, какая уж тут разъяснительная работа. А чуть позже уже на территории Турции в дивизии зачитали высочайший указ о мордобое, который этим указом запрещался категорически.
По слухам, ходившим в солдатской среде, это было сделано отнюдь не из любви к нижним чинам, а из соображений боеспособности. Говорили, что был случай, когда батальон пошел в атаку, а вернулся без единого офицера, причем почти все были убиты в спину из винтовки Мосина. При этом из солдат никто не погиб.
Но вернемся к моему деду. Из страха перед докторами, а отчасти из страха после госпиталя попасть в другую часть, а не к своим землякам, он обратился в местную санчасть. Доктор-офицер был занят теми, кто мог помереть, а им занимался фельдшер в чине подпрапорщика. Он обработал ноги и позвал медсестру Наташу, родом откуда-то из Рязанской губернии. Мой дед стал ее уговаривать, не укладывать его в госпиталь.
Наташа согласилась помочь. Идея была проста: раз он сам пришел и может ходить, то она густо смазывала ему ноги мазью от обморожений и заматывала бинтами таким толстым слоем, что ни в какие сапоги не лезли. Чтобы не допустить нового обморожения она в середине делала из бумаги спиртовой компресс, для согреву. Эту перевязку она проделала рано утром. Получились две громадные белые «гули».
Так что сапоги Илья связал и закинул через плечо: один болтался впереди, а другой при каждом шаге постукивал в спину. Идти было не больно, ну разве самую малость. Обоз, а вместе с ним и казенный конь, и винтовка были незнамо где. И при нем кроме одежды был наган и полупустой вещмешок, с подвешенным к нему котелком.
В таком виде он шел четыре дня. Бинты к вечеру превращались в лохмотья, и он шел в санчасть, Наташа снова перевязывала его на ночь обычным образом. А утром снова перевязка: накрутка бинтов и пеший переход длиной в световой день. Прознал об их сговоре фельдшер, стал осматривать ноги по вечерам и чем-то присыпать. От этого ноги за ночь подсыхали, и стали явно подживать, несмотря на дневные нагрузки.
Дело дошло до начальства, и когда на четвертый день утром Илья пришел перевязываться, следом появился его благородие капитан Виноградов, который служил главной пугалкой для станичников в последние месяцы. Это была почти мифическая и не досягаемая фигура: сам начальник штаба дивизии! Не стоит думать, что чин капитана слишком мал для такой должности. В царской армии была иная система чинов, и чин капитана соответствовал теперешнему подполковнику.
Капитан оказался высоким, худощавым, молодым и усатым. А самое главное вовсе не злым, как рисовали себе его долгие месяцы новобранцы.
- Ну-с, дружок, - вполне мирно обратился он к Илье, - нет, ты сиди, сиди пусть сестричка сделает все как надо. Как тебя звать, какая должность?
Ответы он записывал в маленькую книжечку.
- А ты знаешь, дружок, что ты герой?
- Никак нет, ваше благородь, какой я герой.
И Илья как на духу выложил все, что было накоплено за последнее время. Здесь было и про докторов, и про своих, от которых он не хотел отбиться.
- Так который ты день так идешь?
- Четвертый, ваше благородь.
- Я же говорю герой! Значит так: пришлю я к тебе военного корреспондента, он штабс-капитан, он тебя поспрашивает, а ты не робей, все как есть говори. А он в газету про тебя напишет, для поднятия духа другим солдатам. А тебя я записал, и к награде представлю, а то говоришь, что не герой, так будешь!