После этого командование стянуло большое количество тяжелой артиллерии. Туркам выставили ультиматум о сдаче. Но гордые немецкие офицеры верили в непобедимость возведенных под их руководством укреплений. Тогда русские начали трехсуточный артобстрел. Некоторые из русских орудий, говорили, могли стрелять на сорок километров. Реально стреляли с более ближних дистанций.
Когда пошли в наступление второй раз - сопротивления не было. Крепость была сильно повреждена, стены, в некоторых местах, обрушились, так что проходов внутрь было достаточно много. Убитых тоже было много. Много было захвачено орудий и пулеметов.
Несколько гордых немецких офицеров покончили с собой, их нашли застреленными с пистолетами в руках. Обе армии понесли большие потери обмороженными.
Эта была та часть Турции, что исконно принадлежала Армянам и Грузинам, и какое-то время входила в состав Российской империи и заселялась колонистами из России. До сих пор Карс считается самым русским городом Турции. В Саракамыше тоже силились молокане.
После этой победы русские войска почти не встречали сопротивления. Чаще всего стоило только подняться в атаку русским цепям, с примкнутыми штыками и крикнуть: «ура», как Турки отходили в новые окопы, оставляя старые практически без боя.
Кстати говоря, царь заботился о солдатах. Говорю царь, так как для деда и его друзей все, что исходило от государства – исходило от царя, обмундирование, оружие, лишний шкалик водки на именины членов царской фамилии. Так вот солдат в русской армии учили особому штыковому бою, который, насколько мне известно, больше нигде не встречался. Это не была беспорядочная драка – каждый за себя.
Наши солдаты в штыковом бою шли строем в две шеренги. Задача первой шеренги была колоть противника, а задача задней отводить удары от первой. Задний, стоял позади и правее напарника и мог стрелять и отводить вражеские штыки. Этому учил особый инструктор – штык-мастер. Приемов было около двух десятков и их доводили до уровня рефлексов. Фактически они фехтовали винтовками. Такую систему придумал еще Суворов.
Русский штык был выполнен в виде четырехгранной иглы, с ложбинками по всем граням. Таким образом, что грани образовывали ребра жесткости. Длина его была около семидесяти сантиметров. У меня был такой в детстве, дед подарил.
Дед мой пробыл в Турции почти всю войну. После начала революции дисциплина в армии упала. Пошли не понятные деньги, которые мерили аршинами. Многие солдаты были едва не миллионерами. Казаки радовались приходу к власти Эсеров, уж очень им импонировал пункт из агитационной программы этой партии: не облагать налогом имущество стоимостью от пяти тысяч и ниже. Это было как раз для них. Но в целом армия существовала и несла службу. В свободное время резались в карты на бешеные деньги.
Трабзон
Пришел приказ: идти на Трабзон, никто и не скрывал, что всех возвращают домой. Народ не понимал почему. Турция практически разгромленная, с деморализованной армией лежала перед русскими войсками. Солдатам было обидно:
- За что кровь проливали, шептались в войсках.
Этого не могли понять и многие офицеры. Все они, как ни странно, были патриотами, и им, как говорил в известном фильме Верещагин, «за державу было обидно». Впрочем, было за что обижаться. В той России, все, кто желал, имел дело, которое его кормило.
В Трабзоне всех грузили на пароходы и отправляли на Туапсе. Плыли организованно, подразделениями, никакого дезертирства или непослушания командирам не было. Когда настала очередь Ильи, он человек не слишком верующий перекрестился не раз, прежде чем взошел на борт. Как оказалось, не зря. Идущий перед ними пароход налетел на мины.
Когда капитан их корабля увидел катастрофу, машину остановили и спустили шесть больших шлюпок. Почти сутки вылавливали живых из воды, спасавшихся на кругах. Но, многие утонули и с кругами, значительная часть из-за того, что одевали спасательные круги на пояс, по неопытности. И все, у кого спасательные круги были одеты под мышки, плавали вверх головой, а те, кто одел на пояс - все утопли, так как верхняя половина тела перевешивала и они плавали вверх ногами.
Далее плаванье происходило в густом тумане, и пароход шел по счислению. Впрочем, мой дед таких тонкостей не знал. Боялся он ужасно, да боялись все, особенно после рассказов нескольких сот спасенных людей. На следующее утро были в Туапсе.