— Работает! — ахнул Николай Николаевич. — Наташенька, смотри, телевизор заработал… А мастер, где же он?
За ним захлопнулась дверь. И только забытая им отвертка свидетельствовала о том, что он тут был.
Оживший телевизор бойко устами диктора возвестил: «Московское время двадцать часов тридцать минут. Начинаем…»
— А мы, к сожалению, должны заканчивать свой неожиданный визит, — поднялся из-за стола Сергей, так и не пригубив ни разу чашку с чаем. — До свидания, дорогой Николай Николаевич. Берегите себя. И не стесняйтесь. Звоните моей маме. Она, я знаю, давно ждет вашего звонка… А ты, Наташа, — он замялся, подыскивая нужные слова, но так и не нашел их, разволновавшись, махнул рукой: — Жаль, не получился у нас разговор. Не сказал самого главного. Но ты, уверен, знаешь, о чем я. Я все понимаю, Наташа. Сердцу, как говорят, не прикажешь. Но об одном очень прошу: не ошибись в выборе спутника в жизни. И… И вспоминай нас хоть иногда…
Она проводила друзей до лифта. Тихим, потускневшим голосом попросила:
— Напишите, как вы устроились там, в Кара-Там…
Напишет. Не сможет не написать ей Сергей. Как не смог не положить в чемодан ее фотокарточки.
Поезд, отгромыхав на стрелках, счел ниже своего «фирменного достоинства» останавливаться у разморенного зноем кишлака. Промелькнул пестрый базарчик с огромными, как подвесные топливные баки на «мигарях», желтыми дынями, ведрами красных яблок, пузатыми банками кумыса… Все — мимо! Три невозмутимых верблюда, возлежащие у последней саманной мазанки, даже не повернули головы к грохочущему скорому, неторопливо жевали жвачку и думали о чем-то вечном. И снова — пески, пески, пески…
Щелкнула дверь соседнего купе, с трудом пропустив в коридор мужчину — настолько он был широкоплеч. В общем-то высокий, одетый в синий спортивный костюм, он казался приземистым из-за могучей косой сажени в плечах.
«Ну и квадрат! — подумал Сергей. — Штангист, что ли?» — И подошел к нему с сигаретой:
— Не найдется ли, простите, спичек?
«Квадрат» протянул руку в купе, снял с вешалки китель. Мелькнули голубые погоны с двумя просветами и майорской звездой. В лучах солнца ало вспыхнул орден Красной Звезды и знак военного летчика первого класса.
Сергей не мог скрыть удивления:
— И это все ваше?
— Так точно, товарищ лейтенант, — улыбнулся «квадрат», чиркнув спичками. — Прикуривайте. И топайте в тамбур. Между прочим. — Он дружески положил руку на плечо Сергея, аккуратно поправил лейтенантские звездочки на погоне: — Вот из этого корня и выросло все, что вас так удивило.
— Даже орден?
— Конечно.
— Когда? И за что?
Майор усмехнулся:
— Помните слова из песни Высоцкого «Кони-привередливые»? Правильно, попридержим коней. А то — сразу вскачь! — Он кашлянул, рукой разгоняя дым: — Что касается меня, то я их «Кенту» предпочитаю нашу «Приму». Не тот, понятно, аромат, но зато крепость…
Смутившись, Сергей заспешил в тамбур.
В окнах — та же знакомая картина: справа и слева — пески. Сплошные пески. «И ты — как песчинка, — подумал он. — Маленькая, крохотная песчинка, опаленная безжалостным солнцем…»
Только сутки назад, когда поезд еще собирался тронуться в свой дальний путь, он, Сергей, был одним из «граждан отъезжающих», предупрежденный вокзальным громкоговорителем о строгой обязанности «не забыть билеты». И без маминой подсказки он, большой и взрослый, конечно же не забыл бы билет. Впрочем, так нельзя сказать наверняка. Ведь это же факт: в тот момент, когда ему показалось, что в толпе мелькнуло лицо Наташи, он от радости забыл все на свете. Хотел броситься к ней, но прозрел — то была незнакомая девушка.
«Граждане отъезжающие…» В чем прелесть этого временного состояния человека? В том, наверное, что его окружают провожающие. Первыми машут вслед поезду чьи-то мамы и папы, симпатичные девушки. Потом, уже за окраиной города, чумазые от вишни мальчишки с завистью мчатся полевыми дорогами на велосипедах, стараясь изо всех сил не отстать от поезда. Куда им, пострелятам! А дальше бегут, но уже навстречу, телеграфные столбы, кружатся, как в танце, деревья светлой березовой рощи, спешит-летит за поездом солнце…
Здесь же, у самого финиша пути, все застыло в жарком мареве. И словно не за тысячей верст, а за тысячей лет остались где-то там «граждане провожающие», а с ними — мама, Николай Николаевич, Наташа… Пустыня. И в душе Сергея сейчас нечто такое же: пусто-пусто…
Горько вздохнув, Сергей вернулся в коридор. Тут после гремящего дымного тамбура была тишина и прохлада. Мерно работали кондиционеры. Майор все так же стоял у окна. Загар на скуластом лице был под цвет черных глаз.