Вздыхаю. Придётся потом всё расспросить у Лайны, раз император нормально не говорит. Всё же я не до конца втыкаю, каким слоником до сих пор жива. Кстати, о Лайне…
— А где Лайна?
— Её здесь нет.
Что-то внутри резко обрывается и падает в пропасть, достигает дна и разбивается на осколки. Кажется, нити сердца оборвались от испуга и напряжения.
Властелин спешит пояснить, прежде чем таракашки в голове успевают построить теории, одна страшнее другой, о пропаже Лайны. Ещё чуть-чуть, и они бы точно стали носиться ополоумевшие от избытка воображения по просторам, сходя с ума от горя.
— Ушла собирать землянику.
— Землянику?
— Ты же её так хотела. Не помнишь?
Хмурю брови и мотаю головой.
Император обречённо вздыхает.
— Несколько часов назад ты проснулась, плакала и кричала, словно маленькая девочка, умоляла дать тебе землянику. Вот Лайна и отправилась за ней, — супруг бросает взгляд на светлеющее небо за окном, — скоро уже должна прийти. Ты точно не помнишь, как проснулась в прошлый раз?
— Нет. Я только помню, что мне снились сны. И в одном из них была земляника…
— А в других тебе снился я? — Повелитель недобро щурит глаза. Мне кажется, или в них сквозит наигранная обида?
— Было несколько раз, — как бы припоминая, тяну я, на самом деле заинтригованная поведением Нолана.
— Ну и беспокойно же ты спишь… — возмущается муж. — Знал бы, что так будет, не женился бы… Хотя, подожди-ка… — Акено Даи подозрительно придвигается, щурится, впиваясь в меня изучающим взглядом, — а не притворялась ли ты? Ты уже несколько раз за последние сутки приходила в себя и начинала болтать и творить всякое непотребство. Ничего не припоминаешь? — как-то по-доброму зло протягивают совсем рядом.
— Я ничего не помню! — в отчаянии даже голос повышаю, как можно дальше отодвигаясь от Нолана и его чёрных, буравящих душу, глаз.
Я, правда, ничего не помню.
Повелитель смеряет мою персону долгим, испытывающим взором, затем вновь обречённо выдыхает.
— Что ж, надеюсь, этот раз ты будешь помнить, Брен. А то хватит уже, давай приходи в себя скорее. Мы не можем сидеть здесь и ждать, пока ты перестанешь проваливаться в бред, вечно.
Слова императора не сильно, но всё же, колют. Я что ли, виновата?
Слёзы, хотя их никто не просил, наводняют глаза. Я, сколько есть сил, силюсь их сделать. Не хочу плакать, не хочу, чтобы Повелитель видел мои слёзы.
Хочется быть сильной. Хотя бы казаться сильный, чтобы Акено Даи перестал относиться ко мне, как к беззащитному, ничего не умеющему и ни на что не способному ребёнку. Чтобы стал объяснять всё. Чтобы всегда отвечал на мои вопросы, не увиливая.
Привычный уже за эти месяцы приступ тошноты напоминает о самом главном.
— А что с ребёнком? — паника ещё не пришла, но кружит где-то рядом, ожидая возможности наброситься и поглотить.
— С ним всё в порядке, — безмятежно от Акено Даи.
— Откуда ты знаешь? — кажется, чем спокойнее выглядит император, тем неспокойнее становлюсь я.
— Поверь мне, я знаю, Брен.
Мне не верится. Но приходится довериться словам Нолана. А что мне ещё остаётся?
С
Через несколько часов возвращается Лайна. Её слышно ещё у улицы — она напевает какую-то замысловатую мелодию. Вот, её лёгкие шаги на ступеньках, невысокие каблучки стучат по деревянным доскам крыльца, девушка врывается в комнату, занося с собой запахи свежесорванной ароматной земляники и молодых еловых веточек, которые она держит в левой руке.
Через дверь льётся свежесть и прохлада, которую так не хватала в душном помещении, пропахшим смолой и старой древесиной.
Сразу в комнате становится оживлённее и веселее. До этого мы с императором просто сидели в полной тишине, уткнувшись в разные стороны: он смотрел на небо через окно, я же залипала на пламя, просвечивающее через заслонку своеобразной печки.
Завидев меня, подруга бросает поклажу на пол, улыбается с нескрываемой радостью, подбегает, обнимает и щебечет, словно птичка. Кажется, что остановить поток речи Лайны невозможно.