ПОСМЕРТНЫЕ ПУБЛИКАЦИИ
СТАНСЫ
Я жизнь свою провел, распутывая нить,
Связавшую в одно здоровье и недуги:
Здоровье нынче к нам заглянет на досуге,
А завтра ни за что его не заманить.
К подагре я почти привык за долгий век:
Все жилы вытянув, она дробит мне кости,
Пытаясь доказать в своей неправой злости,
Что лишь страдания достоин человек.
Тот — молод, этот — стар, конец для всех един,
Но, Бог мой, сколько он рождает опасений! —
Нам юность дорога, как свежий цвет весенний,
И веет холодом от старческих седин.
Цветенье юности подольше сохрани:
Соблазны и вино у мудрых не в почете,
Напрасно не терзай ни разума, ни плоти,
И под конец тебя вознаградят они.
Что смертный человек? — тускнеющая тень,
Не вечны мы, пойми ты истину простую,
И если молодость растрачена впустую,
Увянет жизнь твоя, как роза в жаркий день.
* * *
Я высох до костей. К порогу тьмы и хлада
Я приближаюсь глух, изглодан, черен, слаб,
И смерть уже меня не выпустит из лап.
Я страшен сам себе, как выходец из ада.
Поэзия лгала! Душа бы верить рада,
Но не спасут меня ни Феб, ни Эскулап.
Прощай, светило дня! Болящей плоти раб,
Иду в ужасный мир всеобщего распада.
Когда заходит друг, сквозь слезы смотрит он,
Как уничтожен я, во что я превращен,
Он что-то шепчет мне, лицо мое целуя,
Стараясь тихо снять слезу с моей щеки.
Друзья, любимые, прощайте, старики!
Я буду первый там, и место вам займу я.
* * *
Пора оставить все: дома, поля, сады,
Сосуд, расписанный тобой до середины, —
Так некогда напев прощальный, лебединый
Звучал над берегом Меандра, у воды.
Окончен долгий век, завершены труды,
Пером давно свои прославил я седины,
Пусть ввысь оно летит, как знак, для всех единый,
Прочь от людей, что так бессмысленно горды.
Блажен, кто не рожден, но во сто крат блаженней,
Кто снова стал ничем в кругу преображений,
Но всех блаженнее возлюбленный Христом:
Оставив тлеть внизу наскучившее тело, —
А прежде им Судьба играла как хотела! —
Он новым ангелом парит в раю святом.
* * *
А что такое смерть? Такое ль это зло,
Как всем нам кажется? Быть может, умирая,
В последний, горький час, дошедшему до края,
Как в первый час пути — совсем не тяжело?
Но ты пойми — не быть! Утратить свет, тепло,
Когда порвется нить и бледность гробовая
По членам побежит, все чувства обрывая, —
Когда желания уйдут, как все ушло.
И ни питий, ни яств! Ну да, и что ж такого?
Лишь тело просит есть, еда — его основа,
Она ему нужна для поддержанья сил.
А дух не ест, не пьет. Но смех, любовь и ласки?
Венеры сладкий зов? Не трать слова и краски,
На что любовь тому, кто умер и остыл?
* * *
Я к старости клонюсь, вы постарели тоже.
А если бы нам слить две старости в одну
И зиму превратить — как сможем — в ту весну,
Которая спасет от холода и дрожи?
Ведь старый человек на много лет моложе,
Когда не хочет быть у старости в плену,
Он этим придает всем чувствам новизну,
Он бодр, он как змея в блестящей новой коже.
К чему вам этот грим — вас только портит он,
Вы не обманете бегущих дней закон.
Уже не округлить вам ног, сухих, как палки,
Не сделать крепкой грудь и сладостной, как плод.
Но время — дайте срок! — личину с вас сорвет,
И лебедь белая взлетит из черной галки.
К ЧИТАТЕЛЮ
В элегии должно быть тридцать — сорок строк,
Не более, чтоб ты читателя не мог,
Увлекшись болтовней, топить в словесном море,
Поэтому держи язык свой на запоре.
Читатель знающий воспрезирает вмиг.
Ты с первой же строки вводи нас прямо в дело
И в мысли точен будь, а если подоспело
Сравненье редкое иль образ, ну, тогда
Украсить ими стих — невелика беда.
Но строчки две — и все! Сюжет веди построже, —
Пусть не торопится, но и не медлит тоже.
Будь прост, и зазвучит, отточенно-легка,
Как острый афоризм, последняя строка…