Выбрать главу

Оксана Аболина

О ВЕЛОСИПЕДАХ, БЛОКФЛЕЙТАХ И БУЛОЧКАХ С САХАРНОЙ ПУДРОЙ ЗА 4 КОПЕЙКИ

Когда мне было десять лет, мне подарили велосипед. Впрочем, «подарили» — это слишком громко сказано. Нельзя же назвать подарком то, что куплено на твои собственные деньги. Но у взрослых всегда какие-то странные представления о том, ЧТО и КАК следует ДАРИТЬ детям. Деньги, и правда, были мои, кровные, заработанные.

Каждое лето мы вкалывали на даче. От зари до зари. А в августе, когда белые ночи уже совсем исчезают — то от зари дотемна, и даже позже, под светом софита, который высвечивал рабочую площадку. Мне приходилось делать бетонный раствор, пилить с братом на электропиле лесины, забивать щели между бревнами паклей и все такое прочее. Отец не был халтурщиком, он растянул строительство дома на много лет, и пытался сделать из него произведенеие искусства. У него это получалось неплохо, а для меня это называлось «трудовым воспитанием», трудовое воспитание было прожорливым, оно съедало большую часть летних каникул, и я его сильно ненавидела. Труд по принуждению я с той поры тоже не очень люблю, хотя и признаю его теоретическую неизбежность. Так вот, чтобы у меня был стимул к этому самому летнему труду, и чтобы я не улепетывала на чердак при первой же появившейся возможности читать книжки, отец решил давать мне каждый рабочий месяц по десять рублей. Это называлось «стимул».

В то время для меня десять рублей были большие деньги. Столько стоила, например, в музыкальном отделе Гостиного двора маленькая блокфлейта немецкого производства, это чудо изготавливалось из грушевого дерева; когда продавцы позволяли его потрогать, оно было приятным и холодным наощупь; темным, строгим и изящным на вид. Рядом на прилавке лежала еще и большая флейта — с настоящим металлическим клапаном для нижней «до», который надо было нажимать мизинцем, она составлялась из трех частей, стоила двадцать рублей, такую дорогую приобрести я даже никогда и не надеялась. Я ходила в Гостиный двор, смотрела на эти флейты: большую и маленькую, — и мечтала, что когда-нибудь у меня тоже будет своя флейта. И я буду ходить летом в лес, сидеть на полянке и играть на ней. Это так живо представлялось в моем воображении, и так оно было не похоже на идеал трудового воспитания, что мечта иметь свою собственную флейту, однажды зародившись, росла с каждым днем. Намеки на то, что мне очень хочется, чтобы ее принес в Новый Год Дед Мороз, ни на кого не действовали — у меня был чудовищный слух, нулевые способности, музыкальная школа со мной справиться не сумела, а первоклассный, как я сейчас понимаю, репетитор проявлял героические усилия только для того, чтобы заставить меня сыграть без запинки хотя бы гамму. Естественно, покупать мне флейту взрослым представлялось неразумным вложением денег.

А у меня денег не было. И силы воли, чтобы их накопить тоже. Каждую неделю на личные расходы мне выдавали рубль. А в школьной столовке у нас продавались к завтраку потрясающие горячие, с хрустящей корочкой, булочки-завитушки, обильно посыпанные сахарной пудрой. Когда их ели, их разматывали, как свернутый противопожарный шланг, осторожно, чтобы не стряхнуть на тарелку, или, упаси Боже, на школьный фартук, пудру — очистишься потом без щетки, как же!

На перемене мы неслись наперегонки в буфет, чтобы успеть купить эти булочки — ведь выставлялось только два подноса, на которых они возвышались холмами, которые стремительно таяли по мере приближения твоей очереди к буфетчице. Я покупала две булочки по 4 копейки и капустный салат за 3 копейки, с кислинкой, и тоже хрустящий. Вот нравилось мне почему-то всегда все, что хрустело. В общем, только потом я поняла, что чревоугодие — зло. Но относиться к булочкам и капустному салату как ко злу, не могу до сих пор — это одно из самых приятных воспоминаний детства.

Рыжая буфетчица с хитрющими глазами настолько напоминала мне лису, что, я не понимала, как никто другой этого не замечает (я всем это подробно растолковывала, но никто со мной не соглашался, такой ее видела только я) — ее можно было запросто выпускать на сцену без грима и парика в каком-нибудь тюзовском спектакле про зверей. И голос у нее был вкрадчивый, и движения замедленные, и вся она была какая-то до невозможности манерная — даже не понимаю сейчас, как, успев с половиной из нас, не слишком торопясь, обсудить школьные новости, она ухитрялась продать булочки и выбить талоны на завтрак всей длиннющей, дважды загибающейся нетерпеливой очереди, за не такие уж бесконечные двадцать минут. Однако, успевала. И 11 копеек в день у меня вылетало подчистую в первую большую школьную перемену. Две булочки с сахарной пудрой и один капустный салат. 66 копеек в неделю. Оставшиеся 34 копейки растекались на кучу всяких мелочей: блокноты, ручки, да, надо ведь было что-то еще отложить к маминому Дню Рождения…