– В начале той недели, – ответил он.
– Да только он уже завтра домой уедет, – проскрежетал Грайер. – Тратить время зря, вместо того чтобы набираться тут опыта.
Студент покраснел:
– Но я же занимался практикой больше месяца и должен хоть два-три дня провести с моей матерью!
– Да знаю, знаю. Все вы на одну колодку – от сиськи оторваться не можете!
Операция прошла гладко. Накладывая последний шов, Грайер взглянул на меня:
– Пока пес под анестезией, вы же его не повезете. А у меня вызов, так можете отправиться со мной, чтобы скоротать время.
В машине мы не разговаривали – это был монолог. Долгая повесть о том, что ему приходилось терпеть от бессовестных клиентов и хищных коллег. Больше всего меня потряс эпизод с отставным адмиралом, который попросил обследовать его лошадь. Грайер нашел у нее больное сердце, чем ввергнул адмирала в ярость, и он обратился к другому ветеринару. Тот объявил, что лошадь вполне здорова и никакой болезни сердца у нее нет. Адмирал написал Грайеру письмо, в котором изложил свое мнение о нем сочнейшим морским языком. Облегчив душу, адмирал захотел освежиться еще больше и отправился на верховую прогулку. Лошадь неслась галопом, когда вдруг упала мертвой и придавила адмирала, который получил сложный перелом ноги и множественные переломы таза.
– И до чего же, – сказал Грайер с глубочайшей искренностью, – до чего же я был рад!
Мы въехали в на редкость грязный двор фермы, и Грайер обернулся ко мне:
– Я корову должен тут почистить.
– Понятно, – сказал я. – Очень хорошо. – И, откинувшись на спинку сиденья, приготовился закурить трубку.
Грайер, уже почти вылезший из дверцы, задержался:
– Вы что же, не пойдете мне подсобить?
Я подумал, что он шутит. «Почистить корову» – значит просто убрать послед, и второму человеку там делать нечего.
– Так я вряд ли могу быть полезен, верно? – сказал я. – Мои резиновые сапоги и халат остались у меня в машине. Я не понял, что вас вызвали на ферму. Я только испачкаюсь без всякой пользы.
Тут же я сообразил, что допустил промах. Жабьи брыли побагровели еще больше, он одарил меня ядовито-злобным взглядом и отвернулся. Но на полдороге через двор остановился, о чем-то подумал и пошел назад к машине.
– Только сейчас вспомнил. У меня в багажнике найдется, что вам надеть. И я бы хотел, чтобы вы пошли со мной, подадите мне пессарий, когда понадобится.
Бред какой-то! Но я послушно вылез из машины и подошел к багажнику. Грайер уже извлекал оттуда плоский деревянный ящик:
– Вот, надевайте! Костюм для родовспоможения. Купил я его не то чтобы недавно, но пользовался им редко – тяжеловат немножко, но уж в нем вы останетесь чистеньким.
Я заглянул в ящик и увидел костюм из толстой черной глянцевой резины. Я вытащил куртку: она была вся в молниях и блестящих кнопках, а весила тяжелее свинца. Брюки, снабженные множеством застежек и пряжек, оказались еще тяжелее. Очень и очень внушительный костюм, явно сотворенный человеком, который не присутствовал ни при едином отеле. Главным его недостатком было то, что человек оказывался в нем практически парализованным.
Я поглядел на Грайера, но водянистые мутные глаза мне ничего не сказали. Я начал снимать пиджак – полный идиотизм, но ведь иначе он оскорбится!
Действительно, Грайер, казалось, жаждал облечь меня в костюм, – во всяком случае, он уже держал брюки наготове. Бесспорно, эта операция требовала двоих. Сначала натягивались поблескивающие брюки, застегивались, с носа и с кормы, а затем наступала очередь куртки: истинное произведение искусства, туго облегавшее талию, и с короткими рукавами, дюймов шести длиной, с резиновыми манжетами, сдавившими мои бицепсы.
Прежде чем надеть ее, я должен был закатать до плеча рукава рубашки, затем Грайер, дергая и пыхтя, натянул ее на меня. Я услышал, как повизгивают застегиваемые молнии. Последняя была на спине и стягивала высокий жесткий стоячий воротник, который задрал мой подбородок к небу, словно я возносил молитву.
Грайер, казалось, вкладывал душу в эту операцию и в заключение извлек из ящика черную резиновую шапочку. Я отдернул голову и начал мямлить те возражения, какие преодолевали преграду воротника, но Грайер не отступил:
– Постойте смирно еще минутку. Раз делать, так уж делать!
Завершив дело рук своих, он отступил на шаг, любуясь им. Несомненно, я являл собой гротескное зрелище – фигура, с ног до головы втиснутая в резиновую сверкающую броню, голые по плечи руки, торчащие почти под прямым углом. Грайер выглядел вполне довольным.