Не избежал проблем с судебными органами и самый богатый человек Южной Кореи, глава «Самсунг» Ли Гон Хи, состояние которого оценивается в 8,73 триллиона вон, или примерно 8 млрд. долл. Он возглавлял «Самсунг «в течение двух десятилетий, и во многом благодаря ему некогда рядовая компания превратилась в одну из крупнейших в мире промышленно-финансовых групп. В апреле 2008 года под давлением предъявленных обвинений в уклонении от уплаты налогов и нарушении деловой этики Ли Гон Хи был вынужден уйти в отставку. Однако полгода спустя Верховный суд снял с него большинство обвинений, приговорив к трем годам тюремного заключения условно и уплате штрафа в размере 90 млн. долл. Штраф был выплачен, а условный срок снят по президентской амнистии. Через два года Ли Гон Хи вернулся в «Самсунг», возглавив «Самсунг электроникс» – ведущую компанию группы.
В свое время за многомиллиардные махинации с ценными бумагами к трехлетнему тюремному заключению был приговорен глава «Эс-Кэй» – крупнейшей нефтеперерабатывающей корпорации Южной Кореи Че Дэ Вон– сын основателя компании и зять бывшего президента Ро Дэ У. Он, правда, отсидел лишь три месяца.
Своих в Южной Корее, как, впрочем, и в других странах, не бросают. Но дело, наверное, не только в этом. Представляется, что для корейцев важна не столько степень суровости наказания, сколько сам факт публичного осуждения человека, совершившего то или иное преступление. Общество указало человеку на его вину, он или она эту вину признали, а дальше пусть сами разбираются со своей совестью.
Вместе с тем, на мой взгляд, корейцы острее представителей других народов реагируют на несправедливость. На этот счет сошлюсь на два случая, которые имели место во время моего пребывания в Южной Корее.
В феврале 2008 г. 69-летний мужчина по фамилии Чхэ поджег древние церемониальные деревянные ворота Намдэмун в центре Сеула. При его аресте выяснилось, что двумя годами ранее он задерживался за попытку поджечь в Сеуле императорский дворец, но был отпущен из-за своего пожилого возраста и потому, что попытка поджога оказалась неудачной. Чхэ оказался не простым пироманом. По его признанию, к поджогам его побудила обида на городские власти. Городская реконструкция затронула участок, где стоял дом поджигателя. Ему была выплачена компенсация, однако Чхэ посчитал ее недостаточной и в отместку за допущенную в отношении его несправедливость пошел на поджог одного из национальных сокровищ страны.
Другой случай куда более трагичен. В 2004-2008 г.г. президентом Южной Кореи был либерал, бывший правозащитник, Но Му Хён, человек, на мой взгляд, честный и совестливый, может быть, даже в чем-то идеалист, и мне лично весьма симпатичный. Он прилагал активные усилия к межкорейском сближению, даже ездил в Пхеньян в 2007 г. на машине из Сеула, чтобы встретиться с северокорейским лидером Ким Чен Иром. К моменту окончания срока президентских полномочий у, Но Му Хёна, несмотря на все его старания, был весьма низкий рейтинг. Не буду касаться здесь причин, вызвавших такой разворот дел, поскольку это потребовало бы слишком долгих разъяснений перипетий южнокорейской внутренней и внешней политики. Было заметно, однако, что, Но Му Хён очень переживал такое неблагоприятное завершение своей политической карьеры. Покинув Президентский дворец, он поселился в своей родной деревне среди гор в южной части страны и, облачившись в крестьянскую одежду и широкополую соломенную шляпу, проводил время, катаясь по окрестностям на велосипеде и добродушно беседуя про житье – бытье со всеми, кто к нему заходил, зачастую с совершенно незнакомыми ему людьми. Такое безмятежное пенсионерское существование, Но Му Хёна неожиданно было прервано вызовом в следственные органы в Сеул, где экс-президенту предъявили обвинение во взяточничестве. Объяснения самого, Но Му Хёна и его жены, что деньги на сумму шесть миллионов долларов, о которых шла речь, были взяты ими в долг у знакомых на покупку дома для сына, следователей не убедили, и вызовы на многочасовые допросы, длившиеся порой за полночь, продолжались.