– Дело не в этом, – говорю я. – Элли живет со мной в человеческом мире почти двадцать лет. Она – часть моей семьи. И я бы хотела, чтобы она вернулась домой.
Солиэль откидывается на свой цветочный трон, и ее розовые губы складываются в идеальную «О».
– Неужели вы требуете от меня одну из моих подменышей? – спрашивает она, ее голос пронизан ужасом. По Благому Двору прокатывается испуганный возглас, и до меня доходит, как много для них значит моя просьба, больше, чем я могу представить. Но Элли – самостоятельная личность. Она никому не принадлежит, ни одному Двору. «Как и все те подменыши, которых они украли».
Я подавляю эту мысль, натыкаясь на сердитые взгляды придворных Благого Двора, и мой желудок нервно сжимается.
– Я не хотела вас оскорбить. Она мне как сестра. Я люблю ее.
Лицо Солиэль смягчается.
– Любовь мы вполне можем понять, – бормочет она, указывая на разодетых людей элегантно вытянутой рукой. Те кивали, словно являлись активными участниками нашей беседы. – Но мы предложили ее родителям сделку, и они ее приняли. И не можем просто так отказаться от нее. – Она на мгновение поджимает губы, задумавшись. – Но мы могли бы заключить еще одну. – Королева улыбается, и эта улыбка чем-то напоминает улыбку ее брата.
– Еще одну сделку? – переспрашиваю я, и страх зарождается в моей груди.
– Да, – выдыхает она, словно кошка, поймавшая канарейку. – Если вы хотите вернуть свою Элеонору, предъявите свои права на трон. И тогда я отдам ее вам в качестве подарка на коронацию. – Ее тон каким-то образом звучит великодушно, несмотря на отсутствие возражений с моей стороны.
Я стискиваю кулаки. Сделки с Народцем опасны. Смертельно опасны. Но я не знаю, что еще могу сделать. В этом мире у меня нет других козырей. Я оглядываюсь по сторонам, ища союзника. Но Сия не смотрит на меня. Похоже, я исчерпала все запасы ее помощи. Я поворачиваюсь к Солиэль и киваю ей.
Она с сочувствием смотрит на меня, склонив голову.
– Понимаю, вам это не нужно, но это ваше право по рождению! Вы нужны своим людям, – настаивает она. – Сидхе должна взойти на трон. Гоблин в этой роли… Он этого недостоин. – Когда она договаривает, ее подданные кивают, и я замечаю, как много среди них сидхе. Нимфы и эльфы тоже рассредоточены по залу, но их меньше, и почти не видно других существ, которых я в избытке повстречала при Дворе Тьмы.
– Да и кто будет скучать по Королю Гоблинов? – добавляет Келлан, завершая речь своей сестры, опираясь на колонну возле трона и опустошая содержимое кубка. Группа эльфов расступается перед ним, чтобы его увидели остальная толпа и королева.
Лицо Солиэль становится суровым, когда она смотрит на него.
– Тише, дорогой, – приказывает она ему. – Мы должны проявлять уважение. – Ее тон не меняется, но в глазах застывает ледяной холод.
Он фыркает, но кивает и покидает помещение, прежде чем она успела бы сказать что-то еще. Когда он пересекает зал, холод с ее лица исчезает, и она оглядывается на меня.
– Я буду очень рада видеть дочь Эммалин на троне Неблагого Двора, – сообщает королева. – Она была одной из моих любимиц, как вы помните, – напоминает она мне.
Я стискиваю зубы.
– Я помню.
– Мне не терпится поприветствовать еще одну королеву, которая займет место напротив меня. – Она берет с подноса бокал. – Вы должны держать меня в курсе своих свершений, миледи Фэй. – Она поднимает тост за меня, затем отворачивается к девушке-сидхе, стоящей справа от нее, и заговаривает с ней. Остальные придворные, наблюдавшие за происходящим с почтительным молчанием, переходят на лихорадочный шепот. Обо мне забыли.
Я ошарашенно оглядываюсь, а Сия, подхватив меня под руку, тащит из зала.
Из груди вырывается хриплый вздох.
– И это ты называешь помощью? – рычу я. – Ты знаешь, где они ее держат? Очевидно, мне придется помочь себе самостоятельно, если сделки фейри сопровождаются подобным содействием.
Сия хмурится, как будто догадывается о моих планах.
– Нет, и даже если бы знала, не сказала бы. Ее будут охранять. Фейские подменыши ценны для Солиэль. Это истинное благословение, что она не наказала Грануаль за ее дерзость. – Она вздыхает. – Возможно, ее рабская жизнь даровала ей эту милость.
Последние слова срываются с ее губ, когда мы приближаемся к стеклянным дверям, ведущим в открытые сады в передней части поместья. Перед гравийной дорожкой Сия отпускает мою руку и отвешивает иронический реверанс.