И как только мое предложение повисает между нами, лицо Ислы грустнеет.
– О, миледи, мы не…
Мои щеки опаляет жаром. «Все это время я думала…» Я поспешно обрываю мысль, придавая легкости своим словам.
– Нет, конечно нет. Все в порядке, мне не следовало даже спрашивать.
– Так не принято, миледи.
– Две женщины не могут потанцевать вместе? Даже как друзья? – Я улыбаюсь, когда произношу эти слова, и даже для меня эта улыбка больше похожа на гримасу. Смущение крутится в моем животе, но именно жалость, звучащая в ее голосе, способна сломить меня.
– Нет, – с сожалением в голосе говорит она. – Нет, фейри даже не обратят внимания на это. Но рыцарь и ее леди…
Я отмахиваюсь от ее слов, как будто тысячи иголок не пронзили мое сердце.
– Все в порядке, честно.
Она мгновение молчит, прежде чем добавляет:
– Благие едва ли уважают меня как вашего рыцаря, миледи.
Я слегка улыбаюсь ей, а затем снова отворачиваюсь. В глазах щиплет от слез.
– Я думала, мы покончили с «миледи».
Она либо не может найти слов, чтобы дать мне подходящий ответ, либо предпочитает промолчать. Атмосфера вокруг нас сгущается от невысказанных слов. Как давящая пустота теснит мою грудь. Я вспоминаю каждое наше взаимодействие, каждый румянец, каждый раз, когда ее руки чуть задерживались на мне, пока она изменяла положение моих рук, плеч. Не знаю, о чем я думала, особенно если из этого все равно ничего не выйдет.
Я никогда так не радовалась открытию дверей, как в тот момент, когда Надя приходит за нами в вестибюль, где нас оставила Солиэль.
– Вы готовы? – спрашивает она спокойно. Затем наклоняет голову в сторону, раздумывая. – Хотя сомневаюсь, что это имеет хоть какое-то значение.
Я приподнимаю бровь, взглянув на сирену.
– Тогда, вероятно, я готова?
Она улыбается, совсем чуть-чуть, что не нарушает безмятежной сосредоточенности ее взгляда.
– Тогда вперед. – Она поворачивается к двери и широко распахивает ее для меня. Длинные, распущенные волосы Нади волнами спускаются по ее платью цвета морского стекла с зеленоватым переливом. А края отделаны крошечными позолоченными ракушками размером с ноготь моего мизинца.
По какой-то негласной команде разодетые фейри расступаются и поворачиваются лицом ко мне, застывшей в дверном проеме. Обида от отказа Ислы немного стихает, сменяясь нарастающим беспокойством. Я чувствую себя принесенной в жертву невестой, что направляется в логово демона, ожидающего меня. Крошечные волоски на моем затылке поднимаются в предостережении. «Это не мой народ. Это не мой Двор».
Но толпа передо мной выглядит поистине ангельской. Они – море кремовых и пастельных оттенков, платьев и костюмов, отделанных мехом и драгоценностями. Они хлопают в ладоши, облаченные в перчатки, рассыпая вежливые аплодисменты, которые для моих сверхчувствительных ушей звучат подобно раскатам грозы.
Я чувствую всеобщую магию на своей коже, словно электрические разряды. Я делаю шаг вперед, в помещение, и отблески свечей придают моему платью сияние. Их ропот и вздохи одобрения произведения искусства, которое я надела, по крайней мере кажутся искренними.
На другом конце зала стоит Солиэль в платье оттенка сирени, а ее длинные светлые волосы уложены в великолепную прическу вокруг золотых зубцов тиары. По руке в перчатке, в которой она держит соответствующую маску, с палочки струятся лиловые и золотые ленты. Другая рука тянется ко мне, и я знаю, что должна подойти к ней и принять ее в знак доброй дружбы между Дворами.
«Все в порядке. Нам придется сотрудничать», – рассуждаю я.
Я иду вперед, чувствуя Ислу, следующую позади меня на большом расстоянии. Рядом с Солиэль кто-то провожает меня взглядом через весь зал.
Ну, не то чтобы дружелюбный, но хотя бы знакомый.
– Могут появиться морщины, если часто хмуриться, знаешь ли, – мило говорю Луле, когда подхожу к ним. Ее обтягивающее платье подчеркивает каждый ее изгиб. И фасона платья, видимо, было недостаточно, чтобы выделиться, потому что она единственная из всех, кто решила облачиться в глубокий, знойный красный цвет. Ее губы накрашены точно в тон, и только красное кружево, прикрывающее глаза, украшает ее лицо.
Она откидывает прядь темных волос с лица, красуясь, как будто чувствует мое восхищение.
– Вечная молодость, полукровка, – язвит она. Но треплет меня за подбородок в знак привязанности, отчего лицо Солиэль напрягается от подавляемого раздражения. Я же рада тому, что теперь могу искренне улыбнуться толпе, когда Солиэль отворачивается от нас.