Значит, на постоянной связи вот в этот день и в последующие дни связь была с Николаем Ивановичем РЫЖКОВЫМ и Владимиром Ивановичем ДОЛГИХ. Вот с ними была связь. Непрерывная, постоянная и так далее. На сколько я представляю себе, но это в пределах моей компетенции, Михаил Сергеевич ГОРБАЧЁВ, ну я с ним разговаривал три раза. И первый раз с ним…
(слова Адамовича А.: «Ну, вот интересно, какой разговор у Вас с ним был?)
Я наверное Вам не скажу, потому что…
(слова Адамовича А.: «Не буду записывать…»)
Или скажу. Так вот, не для записи, но для человеческого понимания. Вот значит. Вот я, первый звонок его услышал (когда со ЩЕРБИНОЙ работал я не разу не слышал разговора его с ГОРБАЧЁВЫМ. Был он или не был, – не знаю просто, не буду врать), а когда ЩЕРБИНУ приехал СИЛАЕВ сменил, а меня оставили, вся комиссия, первый состав, уехали.
(слова Адамовича А.: /неразборчивы/)
Меня оставили. Меня оставил. Сначала, первый раз, меня оставил и СИДОРЕНКО, – ЩЕРБИНА попросил остаться. Потом меня вызвали на заседание Политбюро 5 мая. Там я докладывал ситуацию. Потом СИЛАЕВ позвонил ГОРБАЧЁВУ сам – потребовал меня обратно – и меня, прямо по дороге, схватили и снова, после Политбюро, – туда опять отправили, но это уже такие личные вещи.
Так вот. Перед Политбюро, перед 5-м мая, когда уже ЩЕРБИНА уехал, а СИЛАЕВ появился, это было 3-го или 4-го мая, вот я слышал первый звонок ГОРБАЧЁВА, значит, СИЛАЕВУ и его разговор с ним.
Это первое.
Были ли разговоры ГОРБАЧЁВА с ЩЕРБИНОЙ? Мне кажется, – не было. Мне кажется – ни одного разговора в первые дни – не было, мне так кажется. Ну, может я ошибаюсь.
И, по-моему, первый звонок ГОРБАЧЁВА был именно СИЛАЕВУ где-то после майских праздников, там 3-го – 4-го мая. И уже, второй, третий, четвертый звонки – уже разговаривал я с Михаилом Сергеевичем, разговаривал один раз ВЕЛИХОВ с ним, в моём присутствии, по обстановке. Это вот было. А так, на постоянной связи постоянно РЫЖКОВ и ДОЛГИХ. Вот они, так сказать, такую связь осуществляли.
(слова Адамовича А.: /слабо, плохо разборчиво/ «Ну а о чём ГОРБАЧЁВ спрашивал Вас… рассказывал…» /неразборчиво/")
Не, я выключаю сво…(запись прервана)
…Директор ЧАЭС был в шоке, от начала до конца.
(слова Адамовича А.: /неразборчивы/)
Я увидел его в первый день как приехал туда. БРЮХАНОВ – его фамилия, директора станции. И последний раз я его видел на заседании Политбюро 14 июля, когда рассматривались причина аварии Чернобыльской. Прямо там его и спрашивали. И он был всё время в шоке. Он никаких разумных действий и слов произнести не мог. Поэтому, это вот, – он был в шоке. Что он из себя как личность представляет и почему он там был в шоке, но он был там недееспособный человек.
В то же время, скажем, растерянный был ШАШАРИН – первый заместитель Министра энергетики, которому тогда станция подчинялась, он был растерян и потому, что для него ситуация была, как Вам сказать, ну вот, не запланированная, – не известно как в ней себя вести, и он всё время к нам обращался за помощью, – как себя вести. Но действовал – исключительно энергично и самоотверженно.
И всё таки я Вам закончу – все эти мои манипуляции, что бы, так сказать (о них там много ходит разговоров), логика, что бы Вам просто была понятна логика принятых, в конце-концов решений.
Логика принятых решений была следующая. Ну, скажем ввести какой-то компонент который бы за счет химической энергии тепло отбирал и превращаясь (ну, скажем как мы кипятим там чайник) тепло отбирал и так далее.
Сначала я предложил для этого дела забросить железную дробь:
– во-первых, она бы и расплавилась бы и на её плавление ушло бы достаточное количество энергии;
– во-вторых, к металлическим конструкциям теплопроводность бы обеспечилась и тогда металлические конструкции стали бы на воздух быстрее тепло отводить.
Но та железная дробь, которая обнаружилась на станции, – она была заражена радиоактивностью поэтому её в вертолёты грузить было невозможно, во-первых. Во-вторых, при тех высоких температурах, которые мы намеряли, в некоторых точках, процесс был бы обратным: железо стало бы окисляться и температура стала бы повышаться (понимаете?) ещё больше.
(слова Адамовича А. /неразборчивы/)
Поэтому этот, значит, вариант – отпал.
Появился свинец для тех отметок где температура была относительно низкая: там 200, 300, 400 градусов. Вот там бы он расплавлялся, энергию брал бы на себя, и ещё – был бы защитным экраном, в какой-то степени, ну и в то же самое время – теплопроводящий всё таки элемент был бы какой-то.
Причём мы считали даже так, что он будет частично испаряться. В высоких зонах охлаждаться, и опять стекать. Вот как, знаете, в холодильниках, такая фреоновая циркуляция будет. Это будет способствовать теплообмену. Так, наверное, и происходило.
Я повторяю, потом было много разговоров о свинцовых, этих самых, отравлениях. Но вот сейчас мне готовят точную справку анализов всех почв: и в 30-ти километровой зоне, и дальше от неё. Всё, что пока мне дали – никаких отличий от Москвы там или Минска или чего-то ещё. Свинец есть везде, но тот которых из выхлопных газов автомобилей выходит у нас (понимаете?). Превышений нету. И в людях медики ни разу ни у одного человека, непосредственно работающего там, никаких следов свинца не обнаружили. Это разговоры досужие. Хотя они такие распространенные очень сильно были.
Доломит бросали мы туда – это магний-ЦО-три, такое вещество. Оно разлагалось то же. Температуру на себя забирало и разлагалось на магний-О и ЦО-2. ЦО-2, значит, доступ кислорода уменьшал, как при пожаротушении (понимаете?). А магний-О, из всех керамик – это самая, такая, теплопроводящая керамика, то же тепло проводила.
Ну и, наконец, песок – он играл роль железа только без окисления. Если температура высокая, то он плавился и забирал энергию на себя. Песок играл роль двойную: с одной стороны он плавился, и мы плав его нашли. А на плавление уходила энергии реактора. Он отнимал энергию от реактора, что бы там уран не расплавился.
И, кроме того, глину мы добавляли что бы просто фильтровала. Что бы частицы радиоактивные которые выходили она бы отфильтровывала. Что бы частицы радиоактивные отфильтровывались этим слоем.
Как показали эксперты западные, после нашего доклада…
(окончание стороны «А», части 9, кассеты 5.)
…МАГАТЭ, что мероприятия были совершено новаторскими, так сказать, вообще-то говоря, хотя действительно они придумывались на ходу, и сей час они рекомендованы. К моему удивлению (я думал будут критиковать нас, потому что: плана не было предварительного, всё на ходу) сейчас Английская конференция, Венская конференции прошли и официально наши мероприятия рекомендованы на будущее, как такие очень эффективные и полезные.
(слова Адамовича А.: «Скажите, а графит весь выгорел там?»)
Нет.
(слова Адамовича А.: «Что, загасили что-то чего-то…»)
Да, да. Вот смотрите. Пожар кончился…
(слова Адамовича А.: «Он начался где-то в четырэ у пять вэчёра графит горэть…»)
Да, начал гореть.
(слова Адамовича А. /неразборчивы/ "…вот судя по этим записями, что я…»)
Горение графита началось где-то 26-27…
(слова Адамовича А.: «Нет, простойте, 26-го вечером…»)
Да. 26-го вечером, в 6-7 часов вечера, когда было зарево малиновое, когда мы проезжали.
(слова Адамовича А.: «Да…»/неразборчиво/)
Правильно. А окончился пожар полностью 2-го мая. Полностью.
(слова Адамовича А.: "…ага, значит 2-го мая…» /неразборчиво/)
А после 2-го мая, где-то ещё несколько раз были такие, обнаруживались следы свечения: графита ли, или металлические конструкции разогрело. И последний раз это наблюдалось 9 или 10 мая. И всё. И после этого уже ничего никогда не было.
(слова Адамовича А.: /неразборчивы/ "…вот Вы в отношении азота сказали…»)
Вот в отношении азота. Тут много путаницы в международной прессе, что там ВЕЛИХОВ где-то 26 по крышам там чёто такое измерял, например, Евгений Павлович, а он в то время пил водку у себя на даче 26-го и ни о чём не знал.