Ты спрашиваешь, как я живу? Сносно. Как ты знаешь, пять лет корячился над переводом Куана Дебена. В интернете пару раз размещал объявления о спонсорской помощи, для поклонников его книг. Из-за переводов совсем забросил работу, а жить на что-то надо. Но никто не откликнулся. Видимо таких идиотов мало. Сейчас, когда я понял, насколько всё это было глупым, раздирает смех. Столько лет жизни потратить на поиск того, чего нельзя найти Сейчас живу с женщиной, у неё взрослая дочь. Трудно назвать это совместным проживанием, но мне нравится. По крайней мере, нет бытовухи, которая съедает в один прикус все отношения. Но есть секс, женская ласка, забота, а что ещё одинокому мужчине нужно. Она приезжает и остаётся ночевать, когда этого захочет. Мы неделим быт. Именно быт убивает отношения, они становятся пресными и скучными. Мы на протяжении вот уже двух лет с ней ни разу не поругались, и это не потому, что идеально друг другу подходим, просто нам нечего делить. Вот такие вечные любовнички. Я ничего не хочу менять или усложнять. У неё своя жизнь, а у меня своя. И это здорово. Хотя, представляю сейчас твоё нахмуренное личико. Ты не любишь такие отношения, я знаю. Но мою партнёршу это устраивает. Вот пишу с гордостью о том, что мы с ней ни разу не поругались, а сам с прелестью вспоминаю наши с тобой ссоры. Помнишь, как ты бросила трубку, обозвав меня идиотом из страны дураков? Я перезванивал раз сто, а ты всё время сбрасывала. Могла бы просто отключить телефон. Но ты сбрасывала, потому что считала каждый мой звонок, а потом долго смеялась…. То ли надо мной, то ли над собой. А помнишь, как мы попали под дождь, а потом ловили такси, но никто не останавливался, так как мы были до нитки промокшие. И поругались тогда сильно, помнишь из-за чего? Из-за того, что же такое расширенное восприятия в понимании Успенского. А ты села прямо на дорогу и все машины тебя объезжали, наверное, думая, что пьяная. А ты смеясь говорила: «Вот оно расширенное восприятие. Если б не оно, то уже бы сбили к черту». А я тебя тащил с проезжей части. А потом мы вдвоём долго смеялись. Наверное, со стороны мы выглядели как двое пьянчуг. Но тебя никогда не заботило, что о тебе подумают другие. Да, если уж мы ссорились, то по— полной. Домой пришли все грязные и мокрые. А потом отогревались кофе и слушали, кажется Челентано. А когда ты обсохла, то как всегда заторопилась домой. Эти проклятые «до семи вечера нужно успеть» всегда портили мне жизнь.
Спрашиваешь, почему молчал два года и не хотел с тобой общаться. Скажу обиделся, значит признаюсь в уязвимости своего Я, а не скажу, солгу. Да, мне стало обидно за себя и жаль тебя. Я сделал вывод, что ты не созрела до отношений со мной, что ещё не наигралась в жизнь, в её взлёты и падения. У тебя всегда всё было на грани фола. Ты любила взлеты, которые неминуемо вели к падениям. У меня же более спокойная и размеренная жизнь. Что я мог тебе предложить? Философию, утопическое видение мира с большим разрывом от реальности вперемежку с депрессивно-маниакальными сдвигами в сознании и желанием переделать мира. Да, я слишком переполнен всем этим хламом. Но тебе это нравилось. Почему же мы тогда не вместе? Скажи мне, как коллега коллеге, почему так случилось?
Я был уверен, что эмиграция поставила точку в твоем развитии, что это шаг назад, что это деградация. Твое решение о переезде полностью перечеркнуло всё то, к чему мы вместе шли, так долго шли. Сколько? Десять, пятнадцать лет? Зачем ты это сделала? Ведь нас всё устраивало. С твоей стороны это было похоже на бегство. От кого ты сбежала? От себя самой?
Ещё у меня к тебе будет просьба. Как ты, наверное, знаешь, у меня в следующем году защита. Я бы хотел кое— что обсудить касательно третьего тома Кена Уилберта. Помнишь, мы говорили с тобой про некоторые нестыковки в его работе с теми данными, которые есть у меня. Его ссылки не нашли подтверждения. Напиши, когда будешь на скайпе. Если тебе, конечно, всё это ещё интересно.
Андрон, ноябрь 2008
Привет. Мда… твое письмо читать только в черную слякоть. Но тогда уж лучше Пастернака… Помнишь, ты мне читал «Февраль, достать чернил и плакать, писать о феврале навзрыд, пока грохочущая слякоть весною черною горит.» Ты всегда был пессимистом, им и остался. Не живи ты прошлым. Но я рада, что ты оттаиваешь. Эти два года мне очень тебя не хватало. Сейчас, наоборот, я не хочу начинать какую-то общую с тобой работу. И не потому что я отвыкла, или забыла, или перестроилась. Нет, это нечто другое. Просто мне стало очень хорошо самой с собой. Я не ищу ничего и никого. Очень много людей звонят, пишут, особенно после выхода книг. Им скучно, они хотят общения. Я храню молчания и не отвечаю даже старым друзьям. Наверняка кто-то сделал вывод, что зазналась, что запад меня испортил. Я просто не знаю о чем говорить с ними, что писать. Я не могу никому ничего дать. Я могу лишь выслушать и промычать в трубку тупое «угу». Я не на что не способна, даже на какой-то совет. Я не знаю, куда всё это улетучилось. А ведь я была такой болтушкой. Люди по привычке хотят что-то от меня услышать, какой-то мудрости, совета. Из меня не выходит ни звука. Присутствует понимание того, что все мои попытки тщетны, все мои слова пусты. Я ничем не могу помощь. Не могу позволить людям «подсесть» на общение со мной, оно пустое.