(2).
Посмотрим теперь на правоведов! В гражданском обществе, после естественных даров, после здравия души и тела, безопасное наслаждение собственностью есть самое священнейшее и драгоценнейшее. Итак, кто способствует тому, чтобы сие наслаждение было для нас более безопасным, тот, кого ни дружество, ни пристрастие, ни слабость, ни ласкательство, ни корыстолюбие, ни угрозы не могут совратить с пути справедливости; кто умеет проникать во все умыслы пронырства и убеждения, ясно усматривать неопределенность, двусмысленность и запутанность писаных законов и находить точку для установления истины, утверждения честности и справедливости; кто защищает невиновного, - тот подлинно достоин нашего уважения.
Но сказанное мною здесь вместе доказывает и то, сколько требуется от того, кто является достойным судьей и благородным стряпчим. Весьма неблагоразумно судят те, кои думают, что для того, чтоб быть хорошим правоведом, мало потребно здравого рассудка, но нужно только память, навык и жестокое сердце; или, что правоведение ничто иное есть, как искусство дозволенным способом лишить людей денег и имущества. Правда, если под названием правоведа разумеют такого человека, который знает одно только свое Римское право, умеет только пронырствовать и знаком со всеми оборотами ябедничества, - в таком случае они правы; но такие правоведы бесчестят и себя, и почтенное звание свое.
Но, к сожалению, поступки столь многих судей и стряпчих, равно как и самое учреждение правосудия во многих странах, часто подает повод делать сии жестокие упреки. Там посвящают себя правоведению по большей части неблагонамеренные люди, которые не соединяют с оным никаких других благородных познаний; столько гордятся сею громадой древних Римских законов, столь мало сообразных с нынешними временами, что всякого, кто не знает наизусть благородных Пандектов, почитают невеждой. Все мысли их сосредоточиваются в главной их книге, т.е. в собрании прав. Сухой правовед в общежитии есть действительно самое скучное творение, какое только можно себе представить. Будучи несведущими во всех прочих отношениях человеческих, во всех других познаниях, относящихся к просвещению ума и образованию сердца, вступают они в должности. Их варварский слог, длинные паузы, умение запутывать и усложнять самое простое и ясное дело, отвратительны и несносны для всякого, кто любит ясность и определенность. Если тебя и не постигло еще то несчастие, что дело твое досталось в руки какому-нибудь корыстолюбивому, пристрастному, нерадивому или слабоумному судье, то довольно уже и того, когда твой или соперника твоего стряпчий есть человек бесчувственный, корыстолюбивый, глупый или пронырливый, чтобы тяжбу, которую всякий другой благонамеренный человек мог бы решить в один час, продлит на несколько лет; целую комнату завалит актами и втрое больше издержит, нежели чего стоит сам предмет тяжбы; и, наконец, проиграв самое справедливое дело, увидишь неоспоримую свою собственность во владениях другого. - Но, положим, что ни того, ни другого не случится, положим, что судьи и стряпчие - люди искусные и честные, однако же сам ход правосудия в некоторых странах действительно таков, что надобно быть Мафусаилом, чтобы дожить до конца тяжбы. Там целые семейства разоряются и скитаются в бедности, между тем как бездельники и алчные стряпчие делят между собой их собственность. Там самые справедливые просьбы по недостатку какой-нибудь пустой формы остаются без уважения или объявляются необоснованными. Бедный принужден бывает молчать, когда богатый его сосед лишает его отцовского наследства, если только пронырство находит средство исказить смысл какого-нибудь древнего документа, или если только ущемляемый в правах не имеет достатка заплатить непомерные издержки за производство тяжбы. Дети и потомки принуждены иногда взирать спокойно, как имение их предков под предлогом числящихся за ними долгов в течение целых столетий остается в руках грабителей, между тем как ни они, ни кредиторы не получают от оного никакой пользы; если только сии грабители умеют представлять такие отчеты, которые с соблюдением всех требований юридического крючкотворства оформлены правильно. Там часто невинный должен бывает кончить жизнь свою на эшафоте потому, что судье не столько известен язык невинности, сколько обороты ложного красноречия. Но что помогут все сии жалобы? и кто не знает сих разорительных ужасов?
Я не могу в сем случае дать лучшего совета, как только всячески стараться, чтобы не попасть в руки правосудия, как самому лично, так и с имением своим. Всевозможными мерами избегать надобно всякой тяжбы и лучше помириться при самом даже надежном удостоверении в своем праве; лучше уступить половину того, что у нас оспаривает другой, нежели вступить в тяжбу и потерять все.