Выбрать главу

Вошли два приличных молодых человека, как Яша их охарактеризовал, «Дубчики» — «социалисты с человеческим лицом». В одном из них мы узнали сына Спиридонова. Здравствуйте, товарищи! Хотите, чтоб Эрмитаж носил бы ваше имя!? Хотите узнать у абстрактного врага его ахиллесову пяту? Ни пить чай, ни есть они не хотели, а сразу начали «разговаривать».

— В чём состоит собственная сущность абстрактной живописи, отличающая её от других искусств? — спросил спутник Спиридонова. Яша начал отвечать, как всегда, совершенно серьёзно:

— Абстрактная живопись устранила из себя «литературные», непосредственно изобразительные элементы, и тогда стало подчеркнуто–ясно первостепенное значение внутренней гармонии живописных элементов и сочетаний: оказалось, что они сами несут огромную выразительность и, следовательно, обладают самостоятельным содержанием, не зависимым от внешних предметов.

Яша каждой встрече, каждому человеку всегда отдавал всё своё понимание — принимай, кто может, — перед каждым человеком обнажал своё воодушевление без пренебрежительности и агрессивности, всё своё обилие знаний. Он очаровывался возможностью раскрывать перед людьми экзистенциальные тайны духа, живописи, любви и не мог принять абсурдность бытия. Я ещё напишу о Яше отдельно, о том как был дух с чрезмерной добротой дающий советы, и как «жало мудрости обращается против мудреца, ибо мудрость есть преступление перед природой». Яша покончил с собой в 1984 году в Хьюстоне, и только Яшина смерть разбудила во мне силы противодействия и привела меня в осознание, только глубочайшие страдания открыли мне глаза, так поздно пришла зрелость. А в те «выставочные» времена меня почти не было, — моё «Я» пряталось за Яшиной спиной. И оно долго только слушало и не могло вырвать Яшу из «преступления перед природой», — у меня не было прав.

Вернусь к окончанию разговора о содержании и смысле абстрактной живописи.

«Мы понимаем всё, что вы говорите, и нам даже нравится ваша аргументация, но всё это искусство льёт воду на буржуазную мельницу… " Говорили они про мельницу, на которую всё льётся. Льётся на мельницу, и уже целый потоп из слов, мыслей, аргументов. Затопим все мельницы!

Яша в один из моментов «затопления» достаёт с полки одну книгу и показывает «искателям смысла» слова Н. В. Гоголя, сказанные П. В. Анненкову в Риме (я не могу не привести их): «Если бы я был художник, я бы изобрёл особенного рода пейзаж. Я бы сцепил дерево с деревом, перепутал ветви, выбросил свет, где никто не ожидает его; вот такие пейзажи надо делать».

Наши визитёры по очереди бормотали банальные расхожие предложения: «Художники не могут быть в стороне от проблем современной жизни,… хотя мы и понимаем, что не может быть всегда красный светофор для нового…».

Но, никто не поверит, что случилось в конце разговора — сын Спиридонова спрашивает у Яши:

— А не продаёте ли Вы свои картины? Я бы с удовольствием купил и повесил бы одну из Ваших картин у себя над письменным столом, мне особенно нравится голубая композиция, как воспоминание о снах из моего детства.

Яша ответил, что в данный период он не продает своих картин.

Они ушли, я взглянула в «окно пространства света» — на «сон детства», потом в нормальное окно, обрамляющее тёмное небо со звёздами, падающими на Пискарёвское кладбище… «Человек — это неразрешимое противоречие» — сказал Яша.

«Но уж слишком много в нём разрешимого, того, что…» Мои слова Яша никогда не услышал.

…Оказавшись в Америке, я всё ищу: где же та мельница, на которую мы лили воду? Двадцать лет живу в Америке, а так и не видела, так и не попалась мне та мельница! Однажды видели в музее старинного фермерского хозяйства одну мельницу, и дети даже около неё сфотографировались, но она была ветряная. Крылья ветряных мельниц движутся от разности тёплого и холодного, от раздвоенности, от противоречия… Может, Дон Кихот и хотел уничтожить это «неразрешимое противоречие»? «Мы как они. Как руки, сделав взмах, мы все в полёте падаем. Как крылья».