Пафос фильма заключается не только в том приеме, который был оказан Хрущеву Америкой, но и в открытии Америки, в той человеческой симпатии, какую рождает этот фильм к людям Америки, в том, как раскрыта в нем великая проблема народа, стоящего на распутье.
Естественно, дело тут не только в путешествии, но и в путешественнике, Никите Хрущеве. Мне не очень хочется об этом говорить, потому что трудно избежать повторений. Но ведь не моя вина, что именно он предложил в Организации Объединенных Наций провести всеобщее разоружение, а не г-н Кув де Мюрвиль. То, что Хрущев — человек совсем особенный, со своей манерой держаться, не похожий ни на кого другого,— это бесспорно. Бесспорно и то, что многое изменилось с тех пор, как эти перемены стали зависеть и от него. И что многому трудно поверить, например, понять, как у него хватает на все времени. И что нельзя не удивляться его энергии. Понятно, почему на последней пресс-конференции американские журналисты спросили его, как он себя чувствует: они думали, очевидно, что он просто старается не показывать виду, что очень устал…
Перед нами один из самых убедительных моментов фильма: этот коренастый, несколько полный человек вдруг поворачивается к спрашивающим и, как-то удивительно по-молодому, естественно и просто взмахнув рукой, произносит не менее простые и естественные слова: «Я чувствую себя очень хорошо, дай бог, чтобы у вас было такое здоровье!» В этих словах, даже в этом «дай бог» нет ничего от официального языка, а главное, для всего мира, для журналистов, для Америки, которой журналисты рассказали об этих словах, для нас, которые их слышат, они означают не только то, что бывший рабочий, ставший премьер-министром, чувствует себя отлично,— они означают, естественно, и то, что его страна, его народ, его социализм, его идеи хорошо себя чувствуют и он желает всем нам такого же здоровья. Быть может, это и не совсем логично, но это так. Уж если задался вопросом, не надо бояться на него ответить. Я не видел ничего более убедительного, чем этот момент фильма, чем этот жест человека, заявляющего о своем здоровье.
Некоторые были удивлены, когда Комитет по Международным Ленинским премиям за укрепление мира, членом которого я состою, в прошлом году присвоил одну из этих премий Никите Хрущеву. Мне кажется, что сейчас, после этой поездки, понятно, сколь правильно была присуждена Ленинская премия этому человеку, внесшему в отношения между народами совершенно новые формы общения, порой приводящие в замешательство, я должен был бы сказать — «разоружающие», ибо их целью как раз и является разоружение. И фильм, показывающий этого человека лицом к лицу с народом, которому в течение стольких лет внушали предубеждение против него, против всего, что он представляет, против тех, от чьего имени он говорит, лицом к лицу и в непосредственном общении с этим народом,— такой фильм затрагивает жизненный нерв истории, фиксирует поворотный момент нашего века, когда все еще может измениться — времена изменяются, и сам человек тоже.
Да, чуть не забыл: вот Хрущев вернулся на родину, и мы видим его автомобиль, окруженный толпою родных советских людей, которые остановили машину, трогают, словно гладят ее стекло… Эта картина заслоняет передо мной другую,— воспоминания недавнего прошлого. Да, мы находимся по ту сторону нашего века. Позади нас тот, что смотрит в прошлое, впереди — тот, что смотрит в будущее.