Изучив дела о поджогах, сопоставив некоторые приметы поджигателя и проанализировав оперативные донесения прошлых лет в связи с пожарами, мы пришли к выводу, что тут мог действовать один человек. Наше внимание привлек среди прочих подозреваемых некий Зинченко Федор Андреевич, 1915 года рождения, которого часто видели в районе пожаров. Поджоги бывали в тех районах, в которых некоторое время проживал Зинченко. И, наконец, самая интересная деталь. 28 декабря 1961 года, то есть за 6 месяцев до начала нашей работы по поджогам, Зинченко был задержан гражданами вблизи загоревшегося дома по улице Норинской на 1-й Вышке, в Мотовилихе. Поджог был типичным: в углу деревянного дома, где были сложены колотые дрова, стену облили керосином и подожгли. К счастью, пожар сразу же заметили и потушили. Решив, что поджигатель не мог далеко уйти, жители осмотрели прилегающий район. Буквально в непосредственной близости от объекта загорания, на улице, был задержан Зинченко, которого сразу доставили в милицию. Он был пьян, от правого кармана полушубка ощущался резкий запах керосина, хотя, как это было установлено, по роду своей работы и дома он к горюче-смазочным материалам отношения не имел. Зинченко никак не мог объяснить, как он попал на Норинскую улицу. Причастность к поджогу категорически отрицал, заявлял, что у него не было керосина, хотя проведенная техническая экспертиза подтвердила, что правый карман его полушубка обильно им пропитан.
Однако в результате тактических промахов и других серьезных недостатков, допущенных при расследовании этого дела, собрать достаточных доказательств о причастности Зинченко к поджогу не удалось и дело против него прекратили.
Мы решили начать свою работу именно с этого дела. Прежде всего представлялось правильным тщательно изучить личность подозреваемого, провести оперативную работу в этом направлении. Работники уголовного розыска сделали все возможное, чтобы собрать наиболее полные материалы о Зинченко, о его прошлом и настоящем.
Выяснилось, что Зинченко в 1942 году был осужден военным трибуналом за распространение фашистских листовок к высшей мере наказания, замененной десятью годами лишения свободы. Судя по всему, из лагеря вышел озлобленным человеком. После освобождения Зинченко уехал в Кировскую область. Оказалось, что с его приездом там происходили поджоги. Кроме того, его подозревали в убийстве пастуха. В Пермь Зинченко переехал в 1951 году, одно время работал в системе МВД (в лагере), имел несколько сожительниц, которых часто избивал. Систематически пьянствовал. По характеру замкнутый, нелюдимый, жестокий человек. Друзей не имел, хотя круг его знакомств был обширным.
До нашей работы с Зинченко он многократно допрашивался, в том числе и по поджогу на ул. Норинской, но либо отмалчивался, либо все отрицал, если его пытались в чем-то уличить. До вызова Зинченко я побеседовал с работниками милиции и прокуратуры, которым раньше приходилось с ним сталкиваться. По их отзывам, на допросах Зинченко всегда держался нагло, уверенно.
Выход в данной ситуации был один: надо, чтобы заговорил сам подозреваемый, чтобы он дал правдивые показания, которые позволили бы выяснить новые обстоятельства, установить новых свидетелей, возможно соучастников и т. д. Мы считали, что было бы неправильным начинать работу со свидетелями, по отдельным фактам поджогов. Зинченко имел возможность узнать об этом, помешать следствию или скрыться.
Итак, надо было начать с самого Зинченко. Но как? С чего начать? Как построить разговор с ним? Какую избрать тактику? В результате долгих обсуждений мы пришли к выводу, что с учетом особенностей характера Зинченко, его прошлого, прежде всего нужно было, чтобы он почувствовал неуверенность в своих силах, поколебать устойчивость его позиции.
А в данном случае на стороне Зинченко были годы, бессилие органов следствия, отсутствие улик. Он знал об этом и привык к мысли о своей безнаказанности.
Расчет был таков: вызвать Зинченко неожиданно, но не начинать с обычных расспросов о поджогах, не говорить прямо, по какому поводу он вызван, а расспросить его о биографии. Кстати, ранее на допросах, вопреки уже известному нам, он заявлял, что не судим, всю войну был на фронте, о чем свидетельствовала запись в военном билете. В то же время в личном деле рукой Зинченко было написано, что всю войну он был в оккупации, что его жену и детей «сожгли немцы». Мы, проверив это, установили, что первая жена Зинченко и дети живы, выяснили и некоторые другие любопытные детали. Эти противоречия и решено было использовать.