— Мы только тогда заслужим мир, когда завоюем его! — парирует Коннор.
— Это ты небось на каком-то памятнике войны прочёл? — усмехается Уна.
Коннор обжигает её яростным взглядом и угрюмо замолкает, потому что собеседница попала в точку. Шестой класс, экскурсия на Мемориал славы Глубинной войны. Да, если он собирается схлестнуться с Уной, то одними выбитыми на граните псевдо-мудрыми сентенциями не обойдёшься.
— Насколько мне известно, — продолжает девушка, — Лев спас тебе жизнь, а ты, между прочим, едва не угробил его, сбив на дороге. Уж окажи ему милость, дай оправиться хотя бы от этих травм.
— Да он сам под колёса бросился! — Коннор начинает терять терпение. — Или ты думаешь, я намеренно его сбил?!
— Если мчаться, как ты — сломя голову и не глядя, куда едешь, то рано или поздно обязательно налетишь на кого-нибудь. Ты едва не убил своего единственного друга. А скажи-ка: это была первая авария или до неё случались и другие?
Коннор впечатывает в стенку Роландов кулак. И хотя не разжимает его тут же, однако заставляет руку опуститься.
— Авария на дороге — дело обычное!
— Если мироздание советует тебе притормозить, то, может, стоило бы прислушаться, а не зарывать голову в песок, как страус?
Коннор бросает на неё быстрый взгляд: откуда ей известно про страусов? Лев рассказал? Но по выражению лица девушки не понять, она знает, о чём говорит, или это случайное совпадение. И ведь не спросишь же! Она тогда сразу сообразит, что к чему, и скажет, мол, видишь, тут прослеживается закономерность.
— Он чувствует себя здесь в безопасности, — говорит Уна. — Под защитой. Ему это необходимо.
— Если ты считаешь себя его защитницей, — ощеряется Коннор, — то где ты была, когда он превращал себя в бомбу?
Уна резко отводит глаза, и Коннор соображает, что зашёл слишком далеко.
— Извини, — бурчит он. — Но то, что мы делаем... это очень важно.
— Ты слишком высокого о себе мнения, — выговаривает Уна, дрожа от обиды. — Да, о тебе ходят легенды, что ты, мол, великая личность, но на самом деле ты такой же, как все мы!
И она так стремительно вылетает из комнаты, что Коннора овевает лёгким ветерком.
В эту ночь он долго не может сомкнуть глаз; одна мысль влечёт за собой другую, а та третью, мешая заснуть. Он слишком сильно устал. Маленькая каменная комнатка представляется ему тюремной камерой — несмотря на удобную мягкую постель.
Может, потому что он, Коннор — чужак здесь, жизненный уклад арапачей кажется ему противоречивым. Их дома, строгие и простые, тем не менее не чужды излишеств: например, эта роскошная кровать, стоящая в комнате без всяких украшений. Или взять большой зал: он обогревается простецким на вид очагом — но только на вид, потому что дрова в него подаются и температура поддерживается с помощью автоматики, так что огонь никогда не угасает. С одной стороны, арапачи осуждают удобства, с другой — не пренебрегают ни одним из них. Такое впечатление, что здесь ведётся постоянная битва между духовным и материальным. Должно быть, она длится уже так давно, что здешние обитатели не замечают собственной двойственности, как будто она тоже стала частью их культуры.
Эти соображения наводят Коннора на мысль о том, что природа его собственного мира — тоже сплошной оксюморон. Благовоспитанное, порядочное общество, объявляющее своим девизом сострадание и милосердие, в то же время приветствует расплетение. Коннор мог бы назвать это двуличием, но вопрос тут гораздо сложнее. Скорее похоже на то, что все безмолвно договорились не замечать этого противоречия. Дело не в том, что король голый. Просто люди повернули головы так, чтобы он оказался в слепой зоне.
Что же сделать, чтобы они увидели правду?
Коннор понимает: глупо думать, что он может удержать слетевший с оси и несущийся неведомо куда мир. Уна права — он ничем не выдаётся среди всех прочих. Собственно, он ничтожней остальных, настолько ничтожней, что мир даже не знает, что он всё ещё существует. Так с чего он вбил себе в голову, что может что-то изменить? Он ведь пытался — и что из этого вышло? Сотни ребят на Кладбище, которых он должен был спасти, угодили в заготовительные лагеря и ждут расплетения, а Риса, единственный луч света в его жизни, ушла в темноту, как и он сам.
Неудивительно, что Лев устал носить бремя мира на своих плечах и хочет исчезнуть здесь, в резервации. Но для Коннора это не выход. Не в его природе жить в ладах с природой. Треск поленьев в костре не успокаивает его, а раздражает. Безмятежно журчащий ручей для него — разновидность пытки водой.