Отметками Дженни похвастать не могла. Не то чтобы она заваливала экзамены, но «отлично» не получала, и ее лабораторные работы нередко были сделаны наспех. Порой думалось, что все эти годы у нее было пусто внутри и вот теперь наружная оболочка проваливается внутрь. Ее разоблачили: она пустышка.
Собирая перед отъездом домой чемодан (Харли считал эту поездку пустой тратой времени и денег), она твердым шагом пересекла спальню, подошла к комоду с его фотографией. Харли стоял рядом. «Будь добр, подвинься», — сказала она. С обиженным видом он шагнул в сторону, но, когда увидел, зачем она подошла к комоду, лицо его словно засветилось. Сердитый взгляд смягчился, губы раскрылись, чтобы произнести что-то. Он был тронут. А ее растрогало, что он смягчился. В жизни ничто не бывает просто, вечные сложности. Но он сказал: «Не понимаю. Всю жизнь мать терроризировала тебя, плохо с тобой обращалась. И вот сейчас ты собираешься проведать ее — просто так, без всякой причины».
На самом деле он, наверное, хотел сказать: «Пожалуйста, не уезжай».
Надо быть опытным шифровальщиком, чтобы понять этого человека.
Дженни развернула его письмо с предложением. Оно было датировано 18 июля 1957 г. Удивительно, как же она не заметила этих напыщенных фраз — «нормальное американское предбрачное знакомство» (будто благодаря своему интеллекту он находился на особом положении), — но больше всего ее поразило теперь само письмо, в котором супружество рассматривалось как слияние двух корпораций.
Что говорить, тогда она не обратила на это внимания. Не пожелала обратить. Знала, что вела себя в этой истории расчетливо — заранее решила завоевать его — и замуж вышла по расчету. Да, точно, по расчету. Но кара, по ее понятиям, была непомерно сурова. Ее преступление не столь ужасно. Она и представить себе не могла (а кто из людей, не состоявших в браке, мог бы?), как серьезно то, к чему она относилась с таким легкомыслием, и сколь далеко идущие последствия все это возымеет. И вот результат: в дураках осталась она сама. Добившись своего, она обнаружила, что попалась в собственный капкан. Вот тебе и расчет! Харли намерен управлять ее жизнью, бездушно разложив ее, как книги на своих полках — по размеру и цвету. В машине он всегда будет сидеть рядом и с осуждающим видом диктовать каждый поворот, каждое переключение скорости.
Она пришла в ресторан поздно вечером, зная, что это обрадует Эзру. Дождь перестал, но в воздухе еще висел туман. Такое ощущение, будто идешь под водой во сне, когда в воде дышится так же легко, как и на суше. Прохожие на улице попадались редко — да и те спешили куда-то, укрытые плащами и полиэтиленовыми косынками, погруженные в себя. Машины, шурша, проносились мимо, блики света от фар трепетали на мокром асфальте.
Ресторанная кухня кишела людьми, просто чудо, что оттуда вообще могла появиться тарелка с приличной едой. Эзра стоял у плиты и снимал пену с бульона, а может, с супа. Молодая девушка черпала половником дымящуюся жидкость и выливала ее в миску.
— Как только закончишь… — говорил Эзра и, увидев Дженни, сказал: — Здравствуй, Дженни.
И он направился к двери, где она дожидалась его. В длинном белом фартуке поверх джинсов он был похож на повара и тут же стал знакомить ее с потными мужчинами, которые что-то рубили, процеживали, размешивали.
— Это моя сестра Дженни, — говорил он, и тотчас какая-нибудь мелочь привлекала его внимание, и он останавливался обсудить ее с поварами.
— Хочешь поесть? — наконец догадался спросить он.
— Нет, я ужинала дома.
— Тогда, может, выпьешь чего-нибудь в баре?
— Спасибо, не хочется.
— Это Оукс, наш старший официант. А это — Джосайя Пейсон. Ты, вероятно, помнишь его.
Она запрокинула голову и посмотрела в лицо Джосайи. Он был в белоснежном халате (где только они нашли одежду его размера?), но волосы по-прежнему топорщились, и, как прежде, трудно было понять, куда именно он смотрит. Во всяком случае, не на нее. Он как бы не замечал ее. Прямо-таки в упор не видел.
— Когда придут Бойзы, — сказал Эзра Оуксу, — скажи им, что у нас есть замечательный суп из моллюсков. Всего две порции, специально для них. Он стоит на задней конфорке.
— Как дела, Джосайя? — спросила Дженни.
— Ничего.
— Значит, ты теперь здесь работаешь.