— Я хочу кончить, — шепчет девушка.
Но я не хочу, чтобы она кончила так быстро.
— Я не хочу, чтобы ты кончала вот так, сладкая. Я хочу, чтобы ты кончила мне на лицо.
Ной стонет.
— И на моё тоже.
— Это невозможно… — возражает она, но я подношу палец к её губам.
— Я хочу, чтобы ты оседлала моё лицо, — говорю я Грейс, опускаясь на кровать и пряча лицо между её ног.
Ной хватает её за попку.
— Я тоже хочу, чтобы мой язык был здесь.
Грейс хихикает.
— Ну, я не могу сидеть на обоих ваших лицах.
Ной одаривает взглядом.
— Да, ты можешь, — говорит он, ложась на спину в противоположном направлении, его макушка находится рядом с моей. — Мы просто поделимся тобой. Мы будем передавать тебя.
Грейс снова смотрит на него, а потом на меня. — Гм… это как-то нелов…
— Потрясающе? — заканчиваю я за неё, хватая за бёдра и притягивая к своему рту. Я с ней не очень-то ласково обращаюсь. Я не облизываю её нежно и чувственно. Я, блядь, пожираю эту женщину так, как мечтал весь последний месяц. Я умираю с голоду, а она — единственное, что может меня удовлетворить.
Грейс сладкая и лёгкая, и когда она кладёт руки мне на грудь и прижимает свой клитор к моему рту, мне кажется, что я снова взорвусь.
Я хватаю её за бёдра, трахаю языком, как будто это мой член, пока она не начинает задыхаться от коротких стонов.
— Посади её мне на лицо, — требует Ной. Застонав от разочарования, что согласился разделить Грейс, я снимаю её с себя, лёгкую, как пёрышко, и Ной тянется вверх, притягивая её к своему собственному лицу.
Я поглаживаю себя, слушая её стоны, но не совсем понимаю, что она делает. Я представляю, как она скачет верхом на Ное, её бедра качаются у его лица, потираясь об него своей киской. Её стоны теперь звучат быстрее, с придыханием, и я знаю, что она уже близко.
— Она кончит мне на язык, Ной. — Я требую этого, требую, чтобы её киска была на моём лице прямо сейчас, и Ной сдаётся.
Когда Грейс оседлала моё лицо на этот раз, она ни капельки не робеет. Она резко опускается своей киской, жадно покачиваясь на моём рту и постанывая, когда я просовываю свой язык в её влажную щель.
Всё это время Ной говорит хриплым голосом:
— Скажи мне, что Эйден делает с тобой прямо сейчас.
Грейс всхлипывает, оседлав моё лицо:
— Он… его язык… О Господи… это… Боже мой…
— Он трахает тебя своим языком? — голос Ноя хриплый и напряжённый.
— Да, — выдыхает она. — И я… трахаю… его… О Боже. — Она громко кричит, прижимаясь своей киской к моему рту, когда кончает.
Её сладость восхитительна на вкус.
48
Грейс
На кровати я лежу на боку лицом к Эйдену. Прижавшись ко мне, Ной целует мою шею, посылая дрожь возбуждения через меня и заставляя мурашки пробегать по моей коже. Когда Эйден нежно целует меня, жар оседает между моих ног, моё возбуждение растёт несмотря на то, что я только что испытала оргазм.
Эйден скользит ладонью под моё бедро, раздвигая мои ноги и входя в меня. Он легко скользит в мою мокрую киску, и я резко вздыхаю от ощущения его обнажённого члена, входящего в меня.
— Господи, как же мне этого не хватало!
Он раскачивается внутри меня медленными толчками, глядя мне в глаза, когда Ной прижимает кончик своего смазанного члена к моей заднице.
— Чёрт, — стонет Ной. — Ты готова принять меня, Грейс?
— Да, — выдыхаю я. Это слово превращается в хныканье, когда он медленно прокладывает себе путь внутрь меня. Эйден прижимается своими губами к моим, его язык отвлекает меня от первоначальной боли.
Когда Ной полностью входит внутрь, они замирают. Я лежу между ними, полностью заполненная ими обоими, приспосабливаясь к ощущению их членов внутри меня одновременно. Быть между ними вот так, с Эйденом, обхватившим моё лицо руками, и Ноем, обнимающим мою грудь — это самая интимная вещь в мире.
— Я скучал по твоей киске, — шепчет Эйден. — Я скучал по твоей киске, по твоим сиськам, по твоему идеальному маленькому ротику, по твоему смеху и по тому, как ты смотришь на меня прямо сейчас. Я просто скучал по тебе.
Ной убирает мои волосы со лба и шепчет мне на ухо:
— Ты наша, Грейс Салливан. Скажи это.
— Я ваша, — произношу я, когда они начинают медленно двигаться внутри меня. Тогда больше нет слов, потому что более нечего говорить. Мы попадаем в ритм, когда они всё быстрее и быстрее подводят меня к краю, и я теряю счёт всему остальному в мире, кроме них.
Всё остальное не имеет значения — ни мои родители, ни политика, ни то, что все в мире будут думать о нас троих.