— А вот теперь осторожней. Я — что?
— Не знаю.
— Вот именно, не знаешь, так ведь? Снова умозаключаешь?
— Я хочу уехать отсюда.
— И куда же?
— Домой.
— А где у нас дом?
— Блядь, — сказал я. — Вот вы мне и расскажите.
Я закатил истерику. Я решил закатить истерику. Это была практика, которую я отточил в агентстве. Иногда, если я не был в чем-то уверен, оказывалось разумным притвориться слетевшим с катушек. Своевременный припадок, страсть на заказ, достойная зарплаты. Может, и мои истерики характерны для офисной культуры, как доставка персонала домой по ночам или регулярный массаж в понедельник. Не трогайте Стива, предупреждали люди — правда, они говорили нечто другое, ибо, как я уже, кажется, говорил, я не Стив. И теперь я носился по хижине в поисках реквизита. Сносить мебель и пинать ее — важная часть представления. Я дернулся к фонарю, мечтая посмотреть, как горит сухое дерево. Генрих вытянул ногу. У меня было время ее обогнуть, но я все равно упал. Финал — самая сложная часть истерики. Его нога стала для меня неоценимым даром.
— Успокойся, — сказал Генрих.
— Спасибо, — сказал я.
— Ты спокоен?
— В крайней, бля, степени.
Генрих протянул мне руку.
— Слушай, — сказал он. — Это твой дом. Ты должен принять этот факт. Принятие — ключ ко всему. Мне нужно, чтобы ты стал героем собственной жизни, Стив. А еще мне нужна твоя помощь.
— Моя помощь.
— Поработай на меня, сынок. Пусть тебя это не смущает. «Зависимость великого человека от еще более великого — это зависимость, которую сложно понять низшим».
— Кто это сказал?
— Галифакс.[21]
— Я бы его не признал.
— Я прочел его максимы на банке. У сырной пасты есть масса возможностей. Нам нужен драйв. Нам нужен попс. Мягкий сыр для мягкого касания.
— Теперь вы цитируете меня, цитирующего себя.
— Для меня слишком круто, — сказал Генрих. — Уровни, уровни. Но я знаю, мы будем тобой гордиться. И еще кое-что. Никогда больше не шпионь за мной в хижине. Следующую пулю я всажу тебе в шею. А теперь дай мне взглянуть тебе в глаза. Так я и думал.
— Что?
— Все тусклее. Вспышек меньше.
У муравья, который тащит кусок нитки по моему подоконнику, мозг меньше угря на моем носу, который я давлю большими пальцами, но и муравей мечтает о чем-то, правда? О чем? О любви? О работе? О шкурках от попкорна? О рулонах слежавшейся пыли? Если верить последним исследованиям, крысы, бегающие по лабиринту, мечтают о лабиринте. Ученые, занимающиеся этими крысами, мечтают о крысах. Я мечтал о сыре.
Я копался в своей корпоративной памяти в поисках всех тех фраз, которые мы использовали, чтобы выдать за компетентность. Соотносительность брэнда, гибкость брэнда, вирусная репликация основополагающей идентификации брэнда. А как насчет изотопного маркетинга? Меметических шумов? Меметического потока? Рассеивания брэнда? Старики, так называемые коммивояжеры, смеялись над нами и говорили, что между впариванием сети веб-трансляции и овсяного печенья нет никакой разницы. А потом клянчили кокаин. Я же никогда никаким особым торговцем не был. Иногда, навеселе или в моменты хилой надменности я называл себя придворным поэтом в многонациональном королевстве. В более удачные дни я просто считал себя продажным писакой и продолжал работать.
Рени лежала на койке рядом, положив открытые «Догматы» себе на живот.
— Не выдавливай, — сказала она.
— Почему?
— Я сама хочу.
Я повернул нос к свету лампы.
— Давай.
— Слушай, — сказала Рени, — а ты знаешь, что у Генриха есть сын? Ну, или был сын.
— Это в книжке есть? А я пропустил. Ай!
— Вот, — сказала Рени, протянув мне на ладони темную загогулину — мою свернувшуюся сущность. — Это завуалировано, ближе к концу предисловия. «Мое единственное потомство появилось на свет, как амфибия, из-за фармацевтического просчета его матери. Некоторое время он жил в вентилируемой прозрачной трубе. Потом вернулся к доклеточному небытию».
— Не так уж и завуалировано. Как я мог такое пропустить?
— Наверное, у тебя издание более позднее.
— И зачем он это убрал?
— А зачем он это туда вставил? — спросила Рени. — По крайней мере, в таком виде?
— Добавит ему привлекательности.
— Ну, может, тебя это и привлечет.
— А какой аспект хозяина больше всего нравится тебе, неофит?
— Его плечи. Сзади он похож на моего отца.
— Женщины и их отцы, — сказал я.
21
Джордж Сэвил лорд Галифакс (1633–1695) — английский государственный деятель и писатель.