Лем выступает под псевдонимом Крага, а я — Рип Ван Винки, наверное, потому, что в моей шевелюре появилось несколько седых прядей. Сегодня на кону стояло печенье с кокосовой крошкой, но игру сорвало незапланированное покаяние. Выставили скамьи сопереживания. Строем вошли зомби в пижамах.
— Я чувствую меньше, чем сегодня, — сказал Вен, теребя пушистого носорожика на своем рукаве. — Мой монстр стыда воспрял от глубокого сна.
Как только он это сказал, тонкий острый луч боли пронзил меня.
— Стив, — сказал Вен, — у вас все в порядке? Вы же весь трясетесь.
— Я в порядке, Вен, — отозвался я.
— Мы все знаем, что это значит, — сказала женщина рядом со мной.
Эстелль Бёрк. Освистанная балерина. Она остервенело грызла заусенец на большом пальце.
— Ничего это не значит, — сказал я. — Вот надо это делать прямо сейчас?
— Монстр стыда у Вена встал на дыбы, — сказала Эстелль. — А такое не выбирают.
— Спасибо, Эстелль, — сказал Вен.
— Да, спасибо тебе, — сказал я, — за минет, который Вену сейчас сделают.
— Эй! — сказала Эстелль. — В смысле — сделает кто?
Она выплюнула заусенец мне на колено.
— Все нормально, — сказал Вен.
— Какой, на хер, нормально? — сказала Эстелль. — Я чувствую, что меня сильно кинули.
— Я понимаю твое чувство, — сказал Вен, — и понимаю ярость Стива. Хоть и не могу ей потворствовать.
— А я вот не так хорошо себя чувствую, — сказал я.
— В каком смысле? — спросил Вен.
У меня имелся сравнительно безрассудный ответ, пока я не сверзился со стула.
— Стив? — сказал Вен.
— Я не Стив, — ответил я с пола.
— Тогда кто? — спросил Лем.
— Джон Кью Пилятствоу.
— Это валлийское имя? — спросила Эстелль. — Мой первый муж был из Уэльса.
— Я рагуище, — сказал я.
И все уставились на меня.
Вен довел меня до моей двери.
— Вам стоит воздержаться от падений, — сказал он. — Этим вы сводите на нет успешность выздоровления.
Лем сидел внутри на полу у кровати, роясь в катышках пыли.
— Что здесь происходит? — спросил я.
— Ничего, — ответил Лем. — Я закинул перкодан.
— Где ты взял перкодан?
— У твоего дружка, сиделки Дональда. У доброго заботливого Дональда.
— Я еду домой, Лем, — сказал я. — Жить или умирать, но я еду домой.
— Пожалуй что умирать, — сказал Лем.
— И ты поедешь со мной.
— Не могу, — ответил Лем. — Я же сельский парнишка.
— Ты урод, Лем. Неудачный результат психосоциального эксперимента.
— У меня все не так плохо. Я понимаю шутки по телевизору.
— Сейчас нам надо держаться вместе.
— Сейчас мне надо найти перкоданки, которые я закинул.
— Никуда ты их не закидывал. Теперь никто ничего не закидывает.
— Тогда это что? — спросил Лем.
Мы закинулись пилюлями по-настоящему, открыли желе со взбитыми сливками. Потом вкатили в палату телевизор из телевизионного холла.
— Я это уже видел, — сказал я.
— Смотри не испохабь, — сказал Лем.
Землеройки жевали сэндвичи и умирали толпами. Ведущий программы стоял в кафельном тоннеле и рыдал.
— Люди перемалывались, — сказал он, — в мелкое зерно.
КЛАСС № 6
Автобусом мы поехали в город — на деньги за машинное масло. В автобусе показывали замечательное кино. О самолетах, которые падают с неба. Самолеты падали, корабли тонули, как тут было не занервничать? Автобусы съезжали, по большей части, в кюветы или обваливались с горных вершин в гористых странах, и выживали только цыплята. Но цыплят погребало обвалами. Обвалы вызывали наводнения. Реки выходили из берегов, целые деревни смывало с лица земли. Ужас, ужас. Эти чертовы страны экспортировали ужас, их следовало остановить. Возможно, даже, завоевать.
Я поделился беспокойством с Лемом.
— Да ты лишился своего долбаного рассудка, — сказал он, — это все ПОСИВ. Эта штука жрет на закуску твою способность рассуждать здраво.
— Я в отличной форме, — сказал я.
Но я снова чувствовал прострелы и дрожь. Все органы ходили ходуном, боль разливалась по венам. Лем заныкал перкодан в напузник. Я закинулся, и меня вновь настигли цыплята.
Мы прибыли на автобусный терминал Портового управления[27] на закате. Копоть дома развеселила меня не по-детски. Я провел Лема через толпу.
— Как насчет пип-шоу?
— Это все детские штучки, — сказал я.
— Как детское порно?
— Вроде того.