— Все эти преступления скоординированы и направлены к одной цели, — сказал Иван Чинаров. — Наступают трудные времена…
Глава семнадцатая
Неприветливое, серое здание вокзала. Пронизывающая изморось…
Чан Кайши посмотрел на циферблат станционных часов. Этот щенок изволит опаздывать…
Чан исходил злостью. Ощущение было такое, будто невидимая рука сдавливает горло. Чувство уязвленного самолюбия и бессилия ранило тем мучительнее, что приходилось скрывать его от всех настороженно наблюдающих глаз. И он не мог расправиться с обидчиком — удар нанесла его молодая супруга, Мэйлин. Не исподтишка, а публично — будто отхлестала по щекам своей холеной рукой с пальцами-коготками. В тот же день, когда Чан вернулся из Японии, агент, тайно приставленный к жене, донес, что она, едва отправился он за море, принялась за свое… Первая леди Поднебесной! А пьянствует по злачным местам до омертвения, распутствует с прежними своими любовниками!.. О них Чан Кайши узнал из паршивых бульварных газетенок еще до свадьбы. Хорошо, хоть теперь репортеры прикусили языки, не осмеливаются описывать похождения «первой леди». Но Чан не в силах разделаться с теми, кого жена предпочла ему: они — высокопоставленные иностранцы. Один — командующий флотом САСШ в дальневосточных водах, другой — начальник его штаба, тоже янки. «Как портовая шлюха, сразу с двоими!..» Ярость душила его. Ледяные твердые пальцы с острыми ногтями… Ощущение было такое реальное, что он даже расстегнул воротник и помассировал шею.
Встретила мужа холодной улыбкой, кивком, как лакея-посыльного, вернувшегося с покупками. Одутловатое лицо. Холодные глаза. Сигарета…
А он-то!.. Один из приближенных генералов провел учения в районе захоронения императрицы Цыси со специальным умыслом, на который дал согласие главнокомандующий, — распотрошить ее гробницу. Толику драгоценностей генерал, конечно же, прибрал к своим рукам, но львиную долю передал Чану. Баснословно дорогие изумруды из короны Цыси теперь украсили домашние туфли Мэйлин… И вот благодарность… Распутная девка!.. Его бы воля — отдал бы в солдатский «цветочный домик»!.. Единственное, что он смог, — приказал Ла Шену «устранить» чересчур осведомленного агента.
Достойная дочь торговца библиями… Да и сам «папаша Чарли» ведет себя так же развязно и нахально. Бесчинствует на свой лад. Прибрал к рукам в вотчине Чана все, что сулит прибыль, не очень-то советуясь с зятем — мол, зятья, как и правители, могут прийти и уйти, — сам распределяет уделы среди родственников. По настоянию тестя Чан Кайши основал в Нанкине Центральный банк, по существу, частный банк семейства. Главным директором его стал сынок «папаши Чарли» Сун Цзывэнь. Он же вошел в правления банка путей сообщения и крестьянского банка. Кун Сянси, муж Айлин, старшей дочери Чарлза, получил пост министра промышленности и торговли, скупает заводы я конторы, восседает в комитете по займам, стал председателем правления Китайского банка…
Между тем положение в стране, в подвластных Чан Кайши провинциях, остается беспокойным. Продолжаются волнения на Юге, где остатки коммунистических частей объединились с крестьянскими отрядами и провозгласили создание рабоче-крестьянской революционной армии, образовали ревкомы в нескольких деревнях и даже городах. Врываясь в селения, революционноармейцы сжигают документы, удостоверяющие права помещиков на землю, долговые обязательства бедняков, громят усадьбы и лавки купцов. Крестьянскими волнениями охвачен не только Юг: полыхают поместья и в центральных провинциях. Не лучше дела и в городах. В Кантоне рабочие вышли на демонстрацию с требованиями освободить арестованных, восстановить разогнанный Чаном генеральный совет профсоюзов, принять на работу уволенных. Местная полиция расстреляла демонстрацию, а организаторы ее были публично казнены. В Шанхае забастовали рабочие шелкопрядильных фабрик, студенты окружили здание городского комитета гоминьдана и побили стекла. Да что в других городах — в самом Нанкине стачками охвачены текстильные фабрики, табачные предприятия, остановился трамвай, не вышли на работу служащие магазинов.
Все это — деятельность коммунистических ячеек. С коммунистами объединяются левые гоминьдановцы, заявляющие, что остаются верными учению «Отца революции» Сунь Ятсена. Так и не покорилась Чану строптивая Цинлин, дражайшая родственница, жена покойного президента. По рукам в многочисленных списках ходит декларация, с которой Цинлин выступила сразу после шанхайского переворота: «…Настало время точных формулировок… Принцип народного благосостояния поставлен ныне на карту, а Сунь Ятсен считал его основным для нашей революции. Рабочие и крестьяне были опорой в борьбе против империализма, и они — фундамент для строительства нового, свободного Китая… Мы не должны обманывать народ. Мы разбудили в нем великие надежды… Ныне же партия перестала быть революционной и превратилась в орудие в руках того или иного милитариста, в машину угнетения, в паразита…» Красная прокламация! Каждого, кого агенты Чана хватают с этим листком, ждет одно — смерть. Но листки распространяются. А расправиться с самой Цинлин у Чана руки коротки…