«Военно-полевой суд уже допрашивал арестованных с «Гэнли». Китайцам отрублены головы, остальные закованы в ручные и ножные кандалы».
Правые в правительстве не скрывали своих симпатий к изменнику, открыто выступали против левых гоминьдановцев, угрожали расправой главному политическому советнику. Становилось все более очевидным, что Чан Кайши не упустит возможности свести счеты с Бородиным.
Михаил Маркович был в мрачном настроении. На глазах рушилось здание, которое с таким трудом он помогал возводить все эти годы. И все же он не пал духом: «В Китае говорят: «Огонь в бумагу не завернешь», Я убежден, что революционный огонь окончательно погасить уже невозможно. Что бы там ни было, а Китай теперь уже не тот, каким был три года назад».
Блюхер понял: его товарищ тоже подводит итог.
«Вам крайне опасно задерживаться здесь даже на день», — настойчиво сказал он. «Беспокоитесь за мою драгоценную жизнь?.. Я привык ко всяким передрягам». — «Здесь предпочитают не в тюрьмы сажать, а головы рубить. Уезжайте немедленно. С вами поедут несколько моих краскомов. Они уже готовы в дорогу. Пробираться будете прямо на север, через пустыню Гоби, к границе Монголии. В зоне народной армии к вам присоединится мой давний друг, комдив Альберт Янович Лапин. Он уже предупрежден а ждет вас. Выезжайте немедленно». — «Приказываете?» — «Считайте, что так».
Они обнялись.
На следующее утро Блюхер узнал: через час после того, как Бородин покинул свою резиденцию, туда ворвались наемники Чана.
Сам Василий Константинович тоже оттягивал отъезд до последней возможности. Он должен убедиться, что все товарищи, кого он в силах отправить, уже в безопасности.
Его попытались отравить. Не удалось. Но через день после этой попытки умер находившийся при нем советник Зотов. Немецкий врач определил: отравление. Когда же Блюхер потребовал официального заключения о причине смерти товарища, врач отказался его дать. Василий Константинович вспомнил обстоятельства неожиданной смерти комкора Павла Андреевича Павлова: потерял сознание и упал с трапа в воду; и тоже заключение врача-немца: «Ненасильственная смерть». Тогда поверили. Теперь Блюхер с убежденностью подумал: не случайное совпадение. Он уже знал точно: Зотова отравили.
Антисоветские провокации следовали одна за другой: в Шанхае полиция сеттльмента и русские белогвардейцы совершили налет на помещения Дальневосточного банка; подверглись нападению пять советских учреждений в Тяньцзине…
Блюхер выбирался из Китая тайно. До Шанхая предстояло плыть на английском судне — все перевозки по Янцзы были в руках лондонской компании. Нечего и сомневаться: англичане посодействуют аресту русского главного советника. Товарищи раздобыли билет на фамилию иностранца коммерсанта. Василий Константинович сбрил усы, переменил одежду. Какое унижение… На палубу поднялся в темноте.
Когда пароход подплывал к Нанкину и пассажиры столпились на палубе, в трюм донеслись возбужденные крики: «Вон он, русский корабль! Тот самый, «Память Ленина»!..» Василий Константинович глянул в иллюминатор. Посреди Янцзы над водой, как крест надгробья, поднималась мачта и обелиском — труба. Этот пароход в конце февраля шел с пассажирами и грузом чая на Владивосток. Белокитайцы и белогвардейцы напали на него, арестовали сорок восемь человек — команду, пассажиров, среди них трех советских дипкурьеров, всех заковали в цепи. Схвачена была и жена Бородина. Только через четыре месяца ее и дипкурьеров удалось освободить, остальные и по сей день в тюрьме, в ужасающих условиях. А пароход — на дне реки. Видны лишь мачта и труба…
Прибыв в Шанхай, Блюхер несколько суток скрывался на конспиративной квартире: было крайне опасно находиться долго на иностранном пароходе, делавшем несколько остановок в китайских портах, в Японии. Василий Константинович ждал советский рейсовый пароход. Как-то ночью выбрался в сопровождении товарищей в темный город. Услышал отдаленные душераздирающие крики. Улочка вывела к тюремной стене. Предатели пытали за этой стеной тех самых солдат, кто добывал победу Чан Кайши… Смерть, конечно, все равно смерть. И боль — все равно боль. Но одно — умирать с душевным подъемом, добывая желанную победу, и совсем иное — умирать с оскверненной душой, от рук тех, кого считал единомышленниками и под чьей командой недавно ходил в смертный бой… Он, как и Бородин, не страшится смерти. Но не дай бог встретить свой последний час за такими вот стенами…