Снаружи корабль громадный. Называется «Красный Октябрь», куплен в Копенгагене еще при царе за тысячи фунтов стерлингов, прежде был ледоколом и назывался «Надежный», а после освобождения Владивостока был вооружен артиллерией и пулеметами и вошел в состав Дальневосточной военной флотилии. Нынешним летом крейсировал в лимане Амура, а до того ходил даже на остров Врангеля.
Снаружи-то громадный, а в помещениях теснота, только и гляди, чтоб лбом не приложиться. Палуба со скатом к бортам, подошвы скользят по наморози, успевай цепляться. И снова — непривычные по смыслу названия. У них в деревне «палуба» — это остов крыши без досок или без дранки, а тут — пол вверху корабля; у них «подволок» — это чердак, здесь же — потолок. Вообще в здешнем краю все было не так, как в Ладышах. Дома — «погода» — ненастье, «распогодилось» — значит, пошли беспробудные дожди. В Приамурье — наоборот…
На корабле, как и в городке флотилии, тоже все «Бегом! Бегом!». Приустав, Алексей присел покурить, как, бывало, с отцом: намахаешься, свернешь козью ножку на бревнах. А командир корабельный: «Маневрируешь? Сачкуешь?»
И все же такая работа была ему больше по душе, чем зубрежка в классах и строевая на плацу. Ручное дело у него спорилось, и усталость после такого дня была знакомой, сладкой.
Поначалу Бережной с командой ни в затон, ни на завод не ходил: охая и постанывая, поплелся в медчасть, и врач дал ему освобождение на трое суток. Но трое суток прошли, как Борис ни кособочился, а врача не разжалобил.
В затоне старшина определил его на работы полегче, красить надстройки.
Вечером в казарме Бережной полеживал, бренчал на гитаре:
Оборвал струнный перебор:
— Эх, скучная житуха… — предложил Алексею: — В картишки перебросимся?
— Не знаю… — отозвался Арефьев.
Борис снова склонил голову на бок:
— Давай на интерес, хоть в дурака.
— В дурака можно, — осторожно согласился Алексей.
Сосед достал замусоленные карты. Сдал.
В первый раз Арефьев выиграл. Повезло и во второй.
— А хошь — на деньги? Ставить два гривенника, выиграешь, получишь полтинник.
Предложение было заманчивым.
— Давай… Попробую.
Выиграл рубль. Повеселел.
— Дурак — что за игра? Как кота тянуть за хвост. Скучища… Хошь, обучу горячей игре? В очко. Двадцать одно. На интерес.
Алексей не возражал. Игра оказалась совсем легкой, только успевай считать. И снова напарник посулил:
— Попробуем на монету? За твой полтинник ставлю целковый.
«Чего не попробовать? Рубль-то уже выиграл. Лишние не валяются…»
Снова везло, да еще как: несколько минут, а в кулаке уже червонец, почитай, задарма!.. Арефьев воодушевился:
— А когда я рупь поставлю?
— Раздеть меня хочешь, по миру голым пустить? — заколебался Бережной. — А! Была, не была, ставлю трояк! Только уговор: играем не меньше десяти конов. Заметано?
Чего отказываться, когда привалило счастье?.. Но не успел Алексей опомниться, как червонец растаял в его руке, только горстка медяков осталась.
— Давай еще!
— Как хошь. Только теперь на равных, обучил на свою голову. На десять конов?
Он перетасовал и начал сдавать карты.
К последнему кону весь заветный арефьевский узелок из-под матраца оказался выпотрошенным.
— Мерси, — небрежно сгреб бумажки Бережной и снова потянулся к гитаре. — Скукота… Мерзавчик бы зараз, стаканчики граненые…
Повел по струнам:
— У тебя в тумбе шамовка, сальце?.. Могу сыграть на сальце.
Алексей распрощался и с домашним запасом. Борис же, со смаком отгрызая Нюткину колбасу, одобрил:
— Живет деревня! У нас в Питере чайная колбаса — ешь осторожно, гляди, чтоб не залаяла и не укусила. Эх, лапоть, как ты сюда попал?
— Сам напросился, — мрачно ответил Алексей. Смерть как жалко было ему и денег, и съестного.
— И я напросился. Чтоб подальше, от фараонов… — неопределенно сказал сосед. — Думал, на флоте фартовая жизнь. Смерили, взвесили, закантовали… Напрасные радужные надежды. Тут нашивочки не нахватаешь, осечка.