— Я все объясню! Потерпи чуть-чуть.
— Хорошо. Терплю. — Мама покладисто кивнула и присела на диванчик с воистину царственным снисхождением во взоре к причудам дочери. — Туфли позволишь снять? — спросила нарочито елейно.
— Лучше чулки надень, чтобы образ истинной леди сложился полный.
— О как! А сама-то?
— У меня все подобающие случаю вещи там. Хотя… Ты права, форменные брюки стоит заменить. — Сняла с вешалки трикотажную юбку, единственную в моем гардеробе. Узкая, правда, зараза, но это все же не штаны. — У них строгий кодекс одежды. Не родилась ещё вторая Амелия Блюмер.
— Где «у них»? — Голос родительницы уже звенел от негодования. Похоже, она сдерживала себя из последних сил.
Наконец, захлопнув крышку чемодана, решила, что пришла пора раскрыть Алине Векшиной великую тайну стихийных сборов. Присев рядом, обняла её за плечи, оплела руками, сцепив пальцы в замок. Для надежности. Вздохнула, настраиваясь на трудный разговор. Внутри все скручивалось от волнения. Поймала взгляд.
— Мамуль, ты только не бойся. Верь мне. Это трудно будет объяснить, еще труднее понять, но все что сейчас произойдет… будет казаться сном или бредом сознания. Ты, главное, сильно не паникуй. Помни, что у тебя сердце, — выделила интонацией последнюю фразу.
— Аннушка, ты меня пугаешь. Что это за разговоры? Сумасшествие какое-то… — проворчала в сторону.
— Вот если ничего не случится, можешь смело сдавать меня в психушку.
— Сдать не сдам, но специалисту покажу, будь уверена, — угрожающе предупредила она, сбросив маску доброжелательности.
— Согласна, сама побегу. — Покорно кивнула. — Смотри. Это оберег. — Достала из-за пазухи артефакт. — Таурон. Он нас с тобой сейчас перенесет в другой мир…
— Куда? — Осторожное подозрение о вменяемости дочери красноречиво читалось в глазах родительницы.
— Сны. Помнишь, я рассказывала сны. Так вот, это не вымысел, не фантазии уставшего мозга или результат моей излишней впечатлительности. Это правда. Другая реальность или… не знаю что, но существует такая планета. И люди все, которых я видела, существуют…
— Всё, — не выдержала мама, вырываясь и вскакивая с места, — знать ничего не желаю и слушать ничего не хочу. Довольно! — Её глаза наполнились слезами. — Взрослый человек, а несешь какую-то ахинею! Я устала, Анна, — разочарованно прошептала она и вся как-то поникла. — Я устала не замечать всех странностей, что происходят с тобой в последнее время! Нюточка, как все это понимать?
Пряча досаду в глазах, опустила голову. Плохо. Все очень плохо. Не такой реакции я ждала от неё. Больше нельзя терять ни минуты, иначе я сама погрязну в сомнениях и, хуже того, разругаюсь с матерью, лишусь последней капли её доверия. Может, и лучше, что она сейчас на взводе, пусть лучше ругается, кричит, выплескивает негативные эмоции… Ашу бы не забыть взять с собой!
Мама опять что-то капала себе в стакан, когда я протиснулась в кухню с клеткой и чемоданом. Подобрала сброшенные ею туфли, молча запихала их внутрь кожаного баула: не велика беда, если предстанет перед аристократами босая. Не по одежке встречают, как говорится.
— Мам, — оторвав её от счета, сказала устало, — подыграй мне. Притворись всего на несколько минут сумасбродной девчонкой под стать мне. Один раз. Я больше ни о чем подобном тебя не попрошу, честное слово. Никогда.
Пусть сердится или считает меня полоумной, ненормальной, пусть грозится клиниками, но только не отталкивает! Не отстраняется. Разочарование в глазах — это я переживу. Все изменится, стоит только перенестись на эту чертову Планиду, где остался дорогой мне человек. Любовь и судьба.
— Я в такие игры не играю, дочь.
Прозвучало глухо и резко. Она даже не обернулась ко мне!
Очень хорошо понимала её в этот момент. Были у нас минуты, когда мы и шутили, и дурачились, разыгрывали друг друга, предавались беззаботному озорству, получая от этого обоюдное удовольствие. Но то, что происходило сейчас, было для неё за гранью. Непонятно и неприемлемо. Настораживало и ставило в тупик.
— Знаю. — Помолчала немного и, гладя взглядом её плечи в меховой накидке, мысленно уговаривала, заклинала довериться. — Давай не будем ругаться. Просто обними меня. Мне сейчас нужно твое тепло, твоя поддержка. Ты мне сейчас нужна, как никогда!
Сама бы это сделала, да длинная ручка чемодана переброшена через руку, а в кулачке с намотанным на запястье шнурком, словно живой, пульсирует таурон. Он готов. Он ждал этого дня. Он понял, что я от него хочу. В другой конечности зажато кольцо от клетки. Притихшая птица, нахохленный вид. Сюрприз для Перри.
Родительница развернулась ко мне. Оглядела снисходительно с ног до головы. Издала нервный смешок. Я видела, что она колеблется. Ей трудно принять весь этот бред. Гложут сомнения, и все же… что-то мелькнуло в глубине её глаз. Благодаря этой искорке замешательства мне становится легче изображать из себя капризного ребенка. Пусть.
«Пожалуйста…» — произнесла одними губами. Поставила бровки домиком — сама невинность.
Взглядом молила: ну же, сделай эти два шага по диагонали, от стола до двери! Меня там ждет Рихард! Там Перри и Тельма. Там лекари, которые вылечат твоё сердце, мама! Пожалуйста…
Она сделала эти два шага. Сделала так стремительно, порывисто, словно этим действием давала понять, что не допускала и мысли на другой исход. На долю секунды ощутила крепкие объятия, окунулась в родной запах, как вдруг темнота накрыла нас так внезапно, что я, откровенно говоря, даже не успела подготовиться морально. Мама вздрогнула всем телом и невольно прижала меня к себе еще сильнее. Душноватый воздух кухни сменился на прохладу. Появилось ощущение большого помещения. Гулкого, просторного. Звуки от нашего «прибытия» в пока еще неизвестное мне место прокатились чередой эха: от упавшего плашмя чемодана, от звонкого перебора металлических прутьев покатившейся клетки по каменному полу, от пронзительного и резкого вскрика испуганной птицы. Этот последний аккорд от Аши взметнулся высоко вверх и рассыпался под неразличимым во мраке потолком, уносясь в разные стороны протяжным затухающим отголоском.
— Мам, — позвала шепотом, — ты меня задушишь. Уже все. Переместились. Отпусти меня, надо осмотреться.
Родительница всхлипнула и немного ослабила хватку.
— Что это такое бы… было? Почему темно? И… холодно?
— Сейчас узнаем, пусти меня, — повторила просьбу, аккуратно разводя её руки в стороны, прилагая при этом некоторое усилие. Спохватилась: — Голова не кружится? Не тошнит?
Себя я чувствовала преотлично, но это не значит, что мои «попутчики» тоже в полном здравии.
Мне в ответ промычали что-то невразумительное, но довольно бодрое.
Огляделась. Были большие подозрения, что «ввалились» мы, судя по акустике, в дом Карре. В холл. Среди ночи. Большое окно не пропускало свет от лун. Густая облачность была тому причиной или какое другое природное явление, я не знала.
— Нет! Не отходи от меня! — запаниковала мать и словно наручниками оплела пальцами мое запястье.
— Я никуда не денусь, я рядом. Успокойся.
Из темного прохода справа послышались шаркающие размеренные шаги, а следом оттуда в пятне света от масляной лампы показался человек.
— Кто здесь? — прозвучало знакомо глухо и недовольно.
— Здравствуйте, Мартин. Это я, Анна Ньер.
Откликнулась и затаила дыхание: а ну как таурон забросил нас из вредности или каких-то собственных соображений в то время, когда меня ещё не знали в Виннете.
— Бесса? Вы как сюда попали? — Дворецкий поднял над головой светильник, всматриваясь в две сцепившиеся женские фигуры, замершие посреди залы. Перевел взгляд на разбросанный багаж. — Разве было не заперто?
А я выдохнула от облегчения.
— Кто сейчас есть в доме, Мартин? — спросила старика, игнорируя его последний вопрос. — Граф Моран здесь?
Пока ждала ответа, деловито распутала на запястье шнурок с оберегом и повесила его себе на шею.
— После того как вы покинули нас, все разъехались, — молвил тот, не спеша двигаясь по периметру помещения и поджигая свечи в канделябрах, стоящих на тумбах. Холл постепенно озарялся мягким светом, выдавливая темень под куполообразный потолочный свод. — Его сиятельство граф Карре у себя. Его милость виконт тоже наверняка изволит отдыхать. По крайней мере, с вечера никуда не отлучался. А вот граф Моран отбыл еще три дня назад в свое имение. В Бережины. Во всяком случае, мы так его поняли.