– Не верю, – шепчет мать убитого, резко откидывая голову назад. – У Паши с собой и тысячи рублей в тот вечер не было.
Алиса берет женщину за руку:
– Их найдут, этих убийц, уже скоро. Не плачьте. Вашему сыну плохо очень, когда вы плачете.
Режиссерский голос, направленный в микрофон, приобретает не свойственную ему громогласность:
– Записано! Отлично, я доволен!
И я довольна. Первый блин вышел не комом. Я потихоньку осваиваюсь со своими новыми обязанностями, забываю о страхах и даже начинаю чувствовать любопытство.
Как Алиса все это делает?
Как экстрасенсы этому учатся – видеть сквозь плотный конверт, заглядывать в прошлое, очищать воду?
Как…
А как бы мне, елки-палки, научиться прекратить реагировать на Дениса Муратова?!
Вот его привели в студию, он с улыбкой приближается к нашему столу.
Мое сердце стучит как сумасшедшее.
В голове не остается ни единой мысли.
Господи, господи – а ведь мне сейчас надо говорить и задавать вопросы, а я все забыла, и голос, наверное, задрожит…
У меня хватает сил, вынырнув из омута синих глаз, пробормотать:
– Пожалуйста, снимите с меня микрофон, мне надо выйти.
– Перерыв пять минут, – недовольно бурчит режиссер. – Попрошу никуда не разбредаться, работы много, раньше сядем – раньше выйдем.
Несусь в уборную в состоянии абсолютного счастья.
Счастья, счастья, счастья!
Я счастлива, потому что есть Денис, и у него такие огромные голубые глаза и красивые губы, и прожектор студийного света только что высветил выгоревшую на солнце светло-русую прядь и точку-родинку возле мочки уха.
Потом я изведу себя упреками, воспитательными лекциями; потом будут обещания все исправить, взяться за ум; потом я разработаю детальную стратегию изгнания мальчишки из моего сознания.
Все это будет потом.
А теперь я просто счастлива, глупо и беззаботно, как в шестнадцать лет, когда в душе есть полная уверенность о знании всех жизненных истин при полном отсутствии хотя бы элементарных представлений о них.
Вот и туалет. Блин, а я же в гриме! От идеи поплескать в лицо водичкой приходится отказаться.
Ладно, не зря же я сюда шла.
Скрываюсь в туалетной кабинке, и…
Хлопает дверь.
Шаги звучат в унисон голосам…
– Давайте переговорим здесь.
– А тут точно никто не услышит?
– Уверена. Это самый дальний и от студии, и от наших комнат туалет. Вообще он расположен в таком глухом закутке, его будешь хотеть найти – не найдешь. Так что, Ирина, не волнуйтесь; здесь никогда никого не бывает. Нужный конверт будет лежать справа в первом ряду. Запомнили? Первый ряд, крайний правый.
– А конверты точно не поменяют местами? Вдруг к тому моменту, пока до меня дойдет очередь, нужный конверт окажется в другом ряду?
– Нет! Нам же самим так удобнее, безо всяких изменений. Оператор периодически берет в кадр именно нужный конверт, а если их менять – то обязательно возникнет накладка, Дима что-то перепутает и «наедет» камерой не на ту точку.
– Ладно, спасибо. Но впредь я хотела бы получать информацию раньше. Я уже подумала, что вы забыли о наших договоренностях! Не хотелось бы напоминать, сколько денег уже заплачено за эти услуги и сколько еще вы сможете получить, если я попаду в тройку финалистов!
– Ирина, простите. Этого больше не повторится. Просто с этим убийством Мариам все перепуталось, и сегодня мы должны были снимать другое испытание, но в последний момент Захар все переиграл, и…
Окончания разговора я уже не слышу.
Звук удаляющихся шагов, хлопает дверь.
Хм… Я не узнала голоса разговаривающих женщин. Но прозвучало имя – Ирина. В проекте участвует только одна Ирина, Ирина Козлова, экстрасенс – банковский работник. Похоже, с деньгами у этой дамочки явно получше, чем с экстрасенсорными способностями, и она просто банально покупает информацию.
Должно быть, у сообщников обычно «слив сведений» происходит в более конфиденциальной обстановке. Просто сегодня им не повезло. Повезло ли мне, вечно путающейся в бесконечных останкинских коридорах? Кажется, это еще один вопрос, однозначно ответить на который вряд ли получится…
Я сижу в одной из многочисленных останкинских кафешек и думаю о том, что все-таки вся наша жизнь – это совокупность отдельных мгновений, и каждое из них может подарить отличающиеся друг от друга невероятно острые эмоции. Может быть, даже слишком острые. От таких «американских горок» устаешь. Устаешь – и вместе с тем потрясающе сильно чувствуешь жизнь.