Он:
О, как твой голос мил,Когда ты неизбежное рассудком меришь.А если б прошлого мохнатый зверь тебя за талию схватил?
Она:
Я в луже дождевой его бы тотчас утопила.
Он:
Мой взор в глазах твоих читаетСознанья проблеск утвердительный оттенок.
Она:
Тревоги сладость тает, тает,Как в ресторациях пломбир клубничный,В промежности моих коленок.
(в сторону)
Он верно послан сновиденьемПод воробьёв столичных пенье.От счастья я бы зарыдала,Но случай злой —Мне тушь с ресницы в глаз попала.
Прозрачней майских утрЕму тот вечер показался.Измокший дом, уплывший над землёй,Ему навстречу улыбался.
Глава вторая: знакомство в темноте
Она:
В промежности моих коленокТревоги боль и сладость таетКак в ресторации пломбир клубничныйМужчинам это слушать неприлично.
Он:
Верно…По грязной лестнице, в пылиОни взобрались как могли,Дворовый аромат вдыхая.Скользнули кошки у дверей,Кухарки с плошками, но вотПетров невесте руку жмёт —Виденье перед ним сверкает.Пренебрегая темнотойС отцовским зонтиком под мышкойСпускался ангел молодойДремать в Таврическом садуНад хиругрическою книжкой,Сомнений взращивая рассаду,Движеньем тих, повадкой прост,Его был невысоким рост,А выражение лица напоминало подлеца.
Приятный вид, хотя и без усов, —Сказала Софья притаив улыбку,Но тела моего засовНе отворить с его фигурой зыбкой.
Ангел:
Ну, город, ну, столица!Украли наш дверной звоночек.Тут ходят подозрительные лицаВ потьмах осенних ночек.
Софья:
Смотри – он воспитаньем не богат,Так половые в полпивных ворчат,Когда их дразнят мужики!
Петров:
И лешаки в лесах вздымая лапы…
Обидных выражений будто не заметяС поклоном поднимая шляпуИм ангел кроткими словами отвечал.
Ангел:
Как много ласки в буквах этих:Париж – начало всех начал.Вам неустройства здешние ругая,Скажу, в Парижах жизнь совсем другая.Без мелких краж – никчёмного позора,Без драк мастеровых на пасмурном углу,Но с милым росчерком девичьих взоровТеорий покаривших мглуУпрямого Фурье и Сенсимона.Теперь по-летнему горячие лучиЕщё ложатся вкосьНа вежливых бульваров голубую осень,Ещё торговец ананасами кричитУпругие, продолговатые слова.И свежестью душистою полейЕщё влекут газонов точные просторы,Прощай же лета полнота и краснотаСтолбы несметных голубейЗимы приметная чертаНо сердцу русскому милей,Когда мороз порхает у дверейТот снежный час настигнет скороВ пыли проспектов звонкие кофейниФиакров тень в печальном окруженьиДетей с апсентом на устахМане брадатых под зонтамиЧьи мысли на холстах ютятсяЗемную сложность отражая вкратцеНеукротимыми кистями.Ура зиме! Поре родной печали…Которую бездомным черти накачали.Пять лет в Париже я прожил,Ночами с Мистингет дружилВетвистый Пикассо меня изображал неоднократноРисунком точным и опрятнымПронзительной своей рукойЧтоб прелесть моего лицаВ его кубических твореньяхПравдивою пылала красотой.
Софья:
Ах, в крови гареньеИ желтизна в глазахДрожит мой шаг над каменной ступенью.И пти занфан в песчаном окруженьиКокто с апсентом на устахМоне брадатых под зонтами.
Ангел:
Скажу вам так:В Париже наблюдается блаженство.А здесь, в четвёртом этаже,Туда пора уже,Постигнете вы совершенство,Простую млаго влаго благо дать…И неземную благодать.
Сказал, откланялсяИ тоги нарушая гладьВ маршах растворился лестниц.Так в петербургских тучах неизменныхНеверный исчезает месяц,Частями и попеременно.
Петров (на ходу обнимая Софью):
Воображаю, ах!Вид ангела размятого в кубах.О, декаденские произведенья!В них бочка дёгтя заключает ложечку варенья.
И смеялся он притомПеревёрнутым лицомНепобритыми щекамиДлань прижав к её грудиЗа ступенькою ступенькуОставляя позади.
Глава третья: обыкновенное начало
Прихожая была невеликаВ тенях блуждающих по стенкамСвеча мерцая таяла в углу,Старинный маятник в потёмках тренкалИ пахло сыростью слегкаКак на болотистом углу.Здесь благонравия опасная чертаЗаключена под гулом крышиА ниже – пустота и чернота.По мокрым половицам пробегали озабоченные мыши,Бадья стояла с дождевой водой, —Немного крыша протекала беспрерывною струёй.Они вошли сюда несмелыеСтав с расстройства белыми.Плечо к плечу устав прижалиСреди прихожей робко встав.Под близким облак дуновеньемУста его негромкие шептали.