Макеев поправил пилотку и шагнул мимо адъютанта. Вход в палатку был низкий, и даже приземистому Макееву пришлось ссутулиться, втянуть голову. Он опустил за собой полог и остановился, плохо видя после темноты. Вскинул руку к виску, рубанул:
— Товарищ полковник! Лейтенант Макеев по вашему приказанию прибыл!
— Хорошо. Добрый вечер.
— Добрый вечер, товарищ полковник!
— Вы, Макеев, извините, что побеспокоил. Знаю: марш, усталость, отдохнуть надо. Но и мне надо… переговорить с вами, не откладывая. Так что не сердитесь…
Голос полковника, глуховатый и неторопливый, раздавался от противоположной стороны. Привыкая к свету, Макеев разглядел стоявшего в рост командира полка. Сказал, как бы извиняясь:
— Успеется с отдыхом, товарищ полковник. Вся ночь впереди.
Тот качнул седеющим бобриком.
— Это верно, вся ночь впереди. Проходите, садитесь.
И сам опустился на табуретку. На другую сел Макеев. Дощатый столик то ли разъединил их, то ли соединил. Полковник сидел, упершись в столик локтями, и рассматривал Макеева. Под немигающим, давящим взглядом лейтенант поежился, подумал, что надо было бы ополоснуть физиономию, выбить пыль из пилотки и гимнастерки: шел ведь к командиру полка. Потерял бы немного времени, зато было бы в порядке.
Хоть сапоги-то обмахнул бы веткой — хорошо, что они под столиком, невидимы.
Тяжелый взгляд полковника словно потерял в весе, сделался легче — добрей сделался. Полковник улыбнулся накоротке, металлические зубы тускло блеснули на свету. В палатке горела лампа «летучая мышь», подвешенная на стояке, вверху, а на столе еще и пошевеливал дымным языком светильник — скрученный из ваты фитиль, сплющенный поверху снарядный стакан. Зачем коптильник, если есть «летучая мышь», какой от него прок? Полковник как угадал, о чем подумал Макеев, потому что сказал:
— Люблю эти коптильники, как-то уютно от них… И умолк. И Макеев молчал, не зная, что ответить на эти слова. Наверное, с коптильниками уютно в землянке, в шалаше, но уютней и, главное, светлей с «летучей мышью» или лампой, питаемой от аккумулятора. Впрочем, подобной роскоши на передовой не бывало, дымные, чадящие коптильники разных калибров — да.
Столик поскрипывал под локтями полковника, зудели пробравшиеся в палатку комары. Она была просторной: в центре ее, впритык со столиком, стояла железная койка, застланная верблюжьим одеялом, подставка для полевого телефона, какой-то ящик, а остальное пространство свободное, ходи гуляй. Наружные звуки проникали слабо, неразборчиво. Значит, и их разговор снаружи не услышат, адъютант в том числе. Почему-то от этой мысли Макееву стало спокойнее.
Полковник потер щеку тем движением пальцев, каким обычно проверяют, как она выбрита, и сказал:
— Итак, товарищ Макеев, приступим… Я пригласил вас, чтобы предложить: идите ко мне адъютантом.
— Кем? — оторопело спросил Макеев.
— Адъютантом.
Более неожиданного и, пожалуй, более нелепого Макеев не мог и представить. Ему, боевому офицеру, в адъютанты? Подальше от передовой, поближе к начальству? При живом, так сказать, адъютанте? А того куда? И почему это предложение делают именно ему, лейтенанту Макееву?
Эти вопросы после некоторого молчания он выложил, запинаясь, как бы толчками, и покашливая. Полковник объяснил, также с паузами и покашливая:
— Карякин меня не устраивает. Тяжел на подъем, не очень грамотен в командирском отношении. Это во-первых… Во-вторых, ему нужно повоевать непосредственно, нельзя же всю войну проходить в адъютантах… В-третьих: то, что я о вас узнал, нравится мне… Иначе говоря… ваши деловые и политические качества… Словом, так: сколько-то послужите адъютантом, а с этой должности выдвинем командиром роты…
Посвечивает сединами жесткий бобрик, густые, разросшиеся брови то супятся, то расходятся, глубокие складки у рта неподвижны, массивный подбородок тянет лицо книзу. На груди блестят, переливаются грани орденов. Ворот приоткрыт, видна кучерявая шерсть, подступающая к горлу.
— Что скажете, Макеев?
— Выдвинуться я могу и сам, без адъютантства…
— Вы что же, отклоняете мое предложение?
— Отклоняю, товарищ полковник.
— Все взвесили?
— Так точно, товарищ полковник. Да что тут взвешивать?
— А жаль, жаль! Может, еще подумаете?
— Товарищ полковник, мое решение твердое.
— Ну хорошо. Ставим на этом точку.
Сперва командир полка говорил хмурясь, затем бегло улыбнулся и опять нахмурился. Посидел, постучал костяшками согнутых пальцев по столу, провел рукой по щеке, будто проверяя, как выбрит. Сказал: