— Я… я не знаю как.
Признаться этому человеку в том, что с тех самых пор, как меня жестоко предал тот, кого я считала больше чем другом, меня не целовал и даже не обнимал ни один парень… Это было больше чем сложно, и все же проще, чем изображать страсть и удовольствие от того, чем я ни разу в жизни не занималась.
Но то, как Северов посмотрел на меня после этого, какой страшной жаждой зажглись его глаза, заставило меня пожалеть о своем решении.
Мне нужно было бежать… не оглядываясь, как только он предложил мне раздеться. Ведь это было унижение ради мести отвергнутого мужчины, ради боли, которая могла гарантировать мне только еще больше страданий, едва он наиграется со мной…
Вместо того, чтобы приказать мне или придумать другое унижение, он собрал с пола мои вещи и велел одеться. Не приказывая, не швыряя мне их в лицо. Просто попросил. А после вызвал в кабинет своего помощника и велел ему отвезти меня домой.
На следующий день нам с мамой позвонили из больницы и сообщили, что нам повезло и для моей мамы есть место в интенсивной программе лечения, которая помогает даже при сложном течении болезни.
Но она не помогла.
Через три месяца моей второй мамы не стало и тогда я впервые увидела его снова. Северов приехал на ее похороны с огромным венком из алых роз, обвитым черной шелковой лентой. Этот дорогущий похоронный букет смотрелся так странно на ее могиле среди еще десятка своих убогих пародий из пластика. Вычурный, по-настоящему фальшивый, ненужный.
Все было зря и я знала это с самого начала. Так почему же после всего пошла к Северову? Наверное, просто хотела умереть вместе с мамой и не придумала другого, более изощренного и жестокого способа самоубийства.
В тот вечер мне не позволили вернуться домой и даже не дали собрать вещи. “Дядя Саша” посадил меня, все еще плачущую после прощания, в свою машину и увез к себе домой, сказав, что он выполнил свою часть сделки и теперь я должна исполнить свою.
— Не плачь, моя куколка, - шептал он, обнимая меня и прижимая к груди. - Я не обижу тебя. Никогда бы не обидел. Я просто очень люблю тебя... так сильно, что готов на все пойти ради того, чтобы ты была моей. Только моей.
Куколка. С того дня он и начал меня так называть. Ха! Смешно вспомнить. Наверное, он думал, что я плакала в машине, потому что боялась его? Да мне было все равно, пусть бы даже он разложил меня прямо там, на заднем сиденье и взял, как хотел. В тот момент мне казалось, что я уже умерла и мне все равно было, что станет с моим бренным телом. Но нет, он не тронул меня и пальцем. А спустя неделю после того, как я поселилась в его доме, не спрашивая ни о чем, надел на мой безымянный палец кольцо, заявив, что теперь я его невеста и мы поженимся с ним, как только он выиграет выборы.
Потому что его политтехнологи не рекомендовали ему являть миру молодую супругу так скоро после развода с его бывшей.
С тех пор я была его куколкой. Дорогой игрушкой, с которой он сдувал пылинки и не снимал с каминной полки, дожидаясь им самим определенного правильного момента, чтобы завладеть мной окончательно.
Как любую очень дорогую и редкую вещь, меня берегли и один раз даже украли. Это случилось когда мой “хозяин” Северов разрешил мне вернуться к учебе… я не просила его, он сам так решил, поняв что безэмоциональная, холодная я, скорее умру, чем он успеет на мне жениться, дожидаясь своих выборов.
Как ни странно, это оживило меня. Учеба, не похищение. А вот встреча с похитителями, наоборот, откатила меня назад. Ведь вернув, Северов снова запер меня в своем доме, только теперь уже на ключ.
Да, это было страшно очнуться в душном багажнике автомобиля… но куда менее страшно, чем покинуть его, когда сам Северов открыл крышку. Он что-то шептал тогда мне и в то же время кричал своим людям. Развязывая мне руки, отклеивая кляп, вынимая из багажника… Улыбался и целовал... Наверное думал, что я смотрю на него, как на героя. А я видела убийцу, ведь то, во что превратились тела моих похитителей, валявшихся там же, у машины, пугало куда больше самого факта моего похищения.
Он тогда поставил меня на землю, чтобы позволить самой сесть в его машину, а я посмотрела вниз и увидела, что босыми ногами стою в луже крови и она липким сиропом застывает у меня между пальцами…
Кровь, такая же красная, как акварель, которая теперь стекает по моим ступням, оставляя за собой яркие дорожки. Я не хотела рисовать эти розы… это он меня попросил. Сказал, что они чудесно будут смотреться на стене в нашей гостиной.