— А потом приехал Стафеев, да? — решила я её поторопить.
— Да. Приехал, Ник. И не один, а со всей своей командой баскетболистов. Девки сразу верезжать принялись от такой концентрации тестостерона на один квадратный метр. Все, кроме меня, конечно.
— Конечно, — улыбнулась я тепло подруге, но она только отмахнулась от меня, продолжая сетовать на судьбу.
— И я бы тут же свинтила оттуда, Ника, да только уже не могла. Машину у боулинга ведь оставила, да и мы с девчонками давно налегли на шампанское. К тому же Фарафоновы меня заверили, что баскетболисты долго не задержатся и скоро свинтят в закат. Да только всё пошло не по плану.
— Ты не смогла удержать свой язык за зубами, так?
— Нет, не так!
— Неужели? — конкретно так удивилась я.
— Клянусь тебе! Я вообще даже в сторону этого переростка не смотрела. Мы с девочками на террасу ушли, где Маринка Арина принялась играть на гитаре, а мы голосить песни во всё горло. И нам было весело. Но нет же! Стафеев сам к нам туда сунулся, принимаясь злобно комментировать мои вокальные данные.
— А ты выцарапала ему глаза за это?
— Нет! Я просто встала и ушла.
— Как у тебя не пригорело?
— Чудо! Но я реально сбежала на кухню. Там Лика Фарафонова как раз закусками занималась. Потом какое-то время всё шло ровно. Мы танцевали, пили, смеялись, дальше кто-то предложил сыграть в фанты. Было по-настоящему весело, знаешь ли. Пока…
— Марта, — ухватилась я за руку подругу, видя, как остервенело и отчаянно она принялась кусать свою нижнюю губу.
— Короче, всё закончилось ужасно, Ник. Кто-то из ребят вытащил мою заколку и часы Стафеева. И нам достался один фант на двоих.
— Ой…, — зажала я рот, предчувствуя скорую развязку этой драмы с элементами хоррора.
— Да! По заданию я должна была целых пять минут признаваться этой заносчивой заднице в любви и делать ему комплименты.
У меня по позвоночнику пробежал холодок, а я сама испытала острый приступ сострадания к своей лучшей подруге. Я не вынесла этого зашкаливающего чувства, встала на ноги и подошла к Марте, а затем крепко-накрепко обняла её, всем сердцем жалея её поруганные чувства.
— Ты только представь себе это, Ник, — снова горько расплакалась девушка, — пока бы я говорила Стафееву о своих чувствах, все вокруг ржали бы надо мной. А уж он-то и подавно. Я так чётко тогда это увидела перед мысленным взором, что чуть не тронулась кукушкой. И меня понесло. Я не знаю, что именно я говорила. Не помню — в голове осталась только мешанина уродливых образов и звуков.
Я гладила Максимовскую по волосам и пыталась безмолвно её утешить, но помогало это слабо. Ведь я точно знала, что разбитое сердце не склеить жалостью или простым человеческим участием. Оно, глупое, просит другого лекарства. Горького и запретного.
— Стафеев назвал меня трусихой. Принялся откровенно стебать. И бил точно в цель.
— Что он сказал? — вся ощетинилась я.
— Хэй, Максимовская, я люблю тебя. Просто жить без тебя не могу. Видишь, это легко сказать, когда на человека наплевать. Понимаешь, на что именно я намекаю?
— Урод, — выплюнула.
— И всё это он говорил так непринуждённо. Так легко и играючи. Бил меня в самое сердце и улыбался.
— Скотина!
— Фарафоновы поняли, что дело пахнет керосином, и принялись резко менять тему, игру и вообще пытались замять конфликт. Но с меня было достаточно этой дешёвой комедии. Я рванула наверх, в ту комнату, в которой обычно оставалась, когда тусила у ребят. А потом услышал, что он идёт за мной.
— Стафеев? — и Марта кивнула на мой вопрос.
— Я не успела закрыть перед его носом дверь. Он же влетел за мной, как ураган. Ну и мы начали орать друг на друга как ненормальные. Или это только я орала, не знаю. Потом мы перешли на личности. А дальше…
Я затаила дыхание и ещё сильнее сжала хрупкое, дрожащее тело Марты в объятьях, пока она продолжала свой рассказ.
— А дальше он меня заткнул. Всего одно движение — резкий рывок ко мне. Схватил за шею и дёрнул на себя. А затем впился в меня таким бесстыдным поцелуем, что у меня в момент снесло крышу. Раз — и нет её больше.
— Ох, боже…
— Одежда слетала с меня, со скоростью света. С него тоже. Это было похоже на сумасшествие, Ник, но я была не силах сказать ему «стоп» или «нет». И всё дошло до точки невозврата: он трогал меня так жадно, ласкал и целовал повсюду, а потом… трахнул. И это было так чертовски сладко, Ник. Господи!
— Тише, тише, — шептала я, — не плачь.