Теперь, когда его окружает тишина, глубокая, торжественная, новая надежда зарождается в его груди. Кто-то может быть поблизости, бродя по лесу или идя по тропе. Он знает, что поблизости есть тропа. Лучше бы никогда он не ступал на нее! Но на ней может быть кто-то другой – кто-то с человеческим сердцем. О, если бы это была Лена!
– Эй! – снова и снова кричит он. – На помощь! На помощь! Ради любви Господа, помогите!
Снова и снова повторяет он эти слова. Но увы! никакого ответа. Нет даже эха. Огромные стволы словно насмехаются над ним. Призраки в лесу смеются.
Он кричит до хрипоты, пока отчаяние не заставляет его перестать. Снова повисает он молча.
Удивительно, как долго он держится. Мало кто из юношей, а может, и мужчин выдерживал бы столько ужасное напряжение; и профессиональный спортсмен сдался бы. Выносливость юноши объясняется его воспитанием и отчасти индейской кровью в жилах. Истинный сын леса, охотник с самого раннего детства, для него взобраться на дерево и повиснуть на ветке было частью образования. Рука его привыкла хватать ветки, как хвост американской обезьяны, и способна выдержать напряжения, неведомые сынам цивилизации.
К счастью для него – а может, как раз напротив: ведь это только продлевает его несчастье, оттягивая судьбу, которая несомненно его ждет.
С этими мыслями юноша испускает последний крик и снова неподвижно повисает. Его охватывает такое отчаяние, что он думает, не стоит ли разжать руку и кончить свои мучения.
Смерть – ужасный выход. Мало кто не боится посмотреть ей в лицо, немногие пойдет ей навстречу, пока есть хоть искра надежды. Люди прыгали в море, чтобы быть проглоченными гигантскими волнами; но только когда корабль горел или тонул под ними. Это бегство от смерти к смерти, когда нет никакой надежды на жизнь. Возможно, это только безумие.
Но Пьер Робиду – ибо именно так зовут молодого охотника – не безумец и не готов устремиться навстречу этому ужасному выходу.
Не надежда заставляет его держаться – только страх смерти.
Рука его вытянулась так, что едва не выходит из суставов; сухожилия натянуты, как тетива лука; и тем не менее пальцы его сжимают ветку крепко, словно железные.
Щеки его потеряли всякий цвет; челюсть отвисла, рот раскрыт, обнажая белые зубы; глаза выпячиваются, словно грозят выскочить из глазниц.
Тем не менее он еще раз оглядывает поляну, осматривает окружающие ее стволы.
Что видит этот его последний взгляд? Неужели сквозь деревья показывается девичья фигура? Или это только игра воображения, возникшая на пороге вечности?
Неважно. Слишком поздно. Даже если бы Лена оказалась здесь, она не успела бы спасти его. Природа, выдержавшая всю прежнюю пытку, больше не выдерживает. Она разжимает руку Пьера Робиду; в следующее мгновение он повисает на ветке, с затянувшейся вокруг шеи веревкой, с языком, высунутым между губ, почерневших в преддверии смерти!
Глава V
Старые приятели
– Значит, в Калифорнию?
– Да, это подходящая для меня страна.
– Если ты говоришь правду, то не только для тебя. Ты уверен?
– Лучше один раз взглянуть, чем сто – услышать. Посмотри на это.
Человек, который произнес старинную поговорку, достал из кармана мешочек оленьей кожи, развязал кожаный ремешок и показал несколько желтоватых зерен.
– Правда, лучше увидеть, чем услышать, как говориться, а еще лучше потрогать. Ну-ка дай мне потрогать.
Мешочек перешел в другие руки.
– Будь я проклят, если это не золото! И на ощупь золото. Да и на вкус, я уверен, тоже!
И, положив несколько зерен в рот, говоривший принялся ощупывать их языком, словно пробуя на вкус.
– Это золото, – последовало решительное уверение.
– И ты говоришь, Дик Тарлтон, что в Калифорнии такие зерна находят прямо на земле?
– Почти. Их выкапывают в руслах рек, а потом промывают грязь. Первым нашел человек по имени Сатлер, когда прочищал мельничный лоток. Парень, у которого я это взял, прямо оттуда, и у него полная сумка золотых зерен, да еще мешочек золотого песка в седельной сумке. Он приехал в Новый Орлеан, чтобы поменять золото на доллары; и сделал это – получил пять тысяч. И все это, говорит, за три месяца работы. Теперь возвращается назад.