Агент вытянул лапы по швам. Очки сползли к губе, он водрузил их на место.
— Понятно. — Джейн Боуэн была растрогана, даже очарована тем, как Левинсон описал картины ее пациента. — Вы знаете «грррннн», возможно, эта информация в самом деле прольет свет на природу его психоза. У него наблюдаются симптомы разного рода моторных, сизначь телесных, расстройств, нарушена проприоцепция…
— Нарушено что «хууууу»?
— Проприоцепция — способность определять положение собственного тела и его частей в пространстве. Обычно это результат органических повреждений мозга, но те же симптомы могут свидетельствовать и об истерии, точнее, о так обозначаемой истерической конверсии, и ваши жесты — в пользу второй гипотезы, так как, получается, именно телесность занимала его в последнее время. Так что, мистер Левинсон, благодарю вас за оказанное доверие в таком «грррнн» важном деле и распоказ о картинах. Надеюсь, у меня вскоре будут для вас хорошие новости, но, если честно, я бы на вашем месте не ожидала увидеть Саймона на закрытом просмотре. В ближайшее время он едва ли почувствует себя достаточно хорошо.
— А как насчет интервью «хууууу»?
— Я очень сомневаюсь, психоз все еще в кризисной стадии.
Завершив уханье, Джордж Левинсон развернулся на 180 градусов, уселся на пол и принялся разглядывать один из холстов, о которых только что махал с психиатром. С одной стороны, показать, что от этой картины веет чем-то донельзя патологическим, означало не показать ничего, с другой стороны, этот патологический дух не имел никакого отношения к делу. По крайней мере, таково было твердое убеждение самого Джорджа Левинсона. Обсуждать, где проходит грань между творчеством и сумасшествием, было, с его точки зрения, празднейшим из занятий, по крайней мере в отношении работ Дайкса и других по-настоящему талантливых художников. Такие всегда писали то, что писали, и все тут.
И все же эти его картины, особенно та, которая запечатлела, нет, заточила в толстом слое масляной краски миг, когда начался этот ужасный, страшный пожар на Кингс-Кросс в 1987 году, представляли собой настоящий кошмар, какой не во всяком сне приснится. Вот шимпанзе пересаживаются с одной ветки на другую, вот они, разинув пасти, катятся вниз по эскалатору, опрокинутые огненным валом. Вот два-три самца, которые в тот миг оказались на самом верху, — они заживо горят, их шерсть и одежда объяты бело-оранжевым заревом; а вот детеныш — завис в воздухе, падает прямо на зрителя. Джордж Левинсон зачарованно покачал головой — он-то знал, что, как ни вставай перед картиной, детеныш все равно будет падать прямо на тебя, словно бы требуя его поймать. Так угрожают пассивному наблюдателю: «Погоди, ты вот-вот станешь активным деятелем». Этот детеныш был для Саймона тем же, чем для Хальса — глаза «Улыбающегося кавалера».[73] В контексте картины он приправлял невероятную боль зрителя еще и оскорблением. Левинсон вспомнил вечер, предшествовавший Саймонову припадку, вспомнил странный обмен жестами на вернисаже в Челси. Кажется, он тогда показывал об утрате перспективы? Или уже тогда чувствовал, что проваливается в бездну? Но каков бы ни был ответ, подумал Джордж, критики встанут на уши, едва только увидят все это.
Лето в Суррее, подумала Сара, опираясь на ограду, окружающую крошечный садик родителей; я скучаю по нему? Может быть, а может, я просто скучаю по утраченной юной самке, по самой себе, какой я была тогда, без ума от спортплощадок и игр в спаривание и в страхе от учителей.
Вдали, за забором, тянулись к небу массивные ветви тисов, и сквозь пышную листву Сара, приглядевшись, различала отблеск выложенных кварцем стен церкви Св. Петра, где проповедовал преподобный. Как удобно, вспоминала она его жестикуляцию, какой он частенько угощал ее в детстве, право же, очень удобно — быть преподобным Питером из церкви Св. Петра «хууууу»? Одна из собак ринулась к месту, где Сара стояла у ограды. Старая папина собака, Шамбала, целых тридцать ладоней в холке, немецкая овчарка, серой масти, сколько раз выезжал он на ней на охоту. Пес затявкал и высунул розовый язык длиной с Сарину лапу, весь в слюне. Сара потрепала зверя по загривку и почесала его, а Грейси в это время ржала и недовольно сопела где-то в районе собачьей лодыжки.
— Не погоняться больше за зайцами «хууууу», Шамми, «грррннн» Шамми, старина? — постучала Сара псу по шее.
Тут ее прервала мать, проухав с порога оранжереи:
— «Х-х-хууууГраааа!»
В уханье слились понятия «Сара» и «еда», приправленные упреком.
73
Хальс Франс (1581–1666) — голландский художник. Картина «Улыбающийся кавалер» написана в 1624 г., в настоящее время в собрании Уоллеса, Лондон.