Тем временем в танец «восточных наложниц» вступили статные юноши, и он стал приобретать все более и более эротическую форму. Причудливое сплетение тел в этом танце было по-настоящему красиво и не вызывало никаких ассоциаций с пороком. Жаклин невольно залюбовалась зрелищем.
Вдруг от группы «путешественников» отделилась Флоранс — долговязая девица, сидевшая с Жаклин за столиком во время обеда — и начала стремительно сбрасывать с себя одежду.
Ее никто не останавливал.
Оставшись в бикини, она вошла в круг танцующих и вскоре стала смотреться вполне органично среди них — как будто всю жизнь только и делала, что исполняла эротические танцы. В какой-то момент Жаклин обнаружила, что Флоранс танцует уже совсем голая, при этом танец ее, несмотря на неидеальность фигуры Флоранс, выглядел действительно красиво.
Да, стоило пройти по темным, омерзительно пахнущим коридорам, провалиться черт знает куда, чтобы напоследок увидеть такое! Она оглянулась на Дюбуа, но тот куда-то исчез. Ладно, решила Жаклин. В конце концов, несмотря на неудачное начало пьесы, финал оказался вовсе не так уж плох. Если тебе предлагают одну из сказок «Тысячи и одной ночи», почему бы не войти в ее волшебный мир? Жаклин стянула с себя свитер, завязала его рукава на поясе и взяла с подноса бокал с красным вином и маленькую кисть черного винограда. Напиток был восхитительным, виноград — сладким, музыка — чарующей. Жаклин почувствовала, что ей тоже хочется танцевать.
И, словно угадав ее желание, танцующие стали исполнять свои замысловатые па, медленно приближаясь к ней. Она засмеялась и начала слегка двигаться в такт музыке.
Рядом с ней оказался один из стройных мускулистых танцоров с бронзовым обнаженным торсом. Его движения становились все более и более откровенными. Она не противилась игре. Голова кружилась, но это тоже было приятно…
И Жаклин смеялась, скидывая с себя одежду, обнимала партнера, а его ласки становились все более настойчивыми и завораживающими. Она почувствовала, что ее тело освобождается не только от одежды, но и от извечной скованности, которую ей обычно так непросто было преодолевать. Жаклин закрыла глаза и ей показалось, что она плывет по нежным и теплым волнам удивительной и прекрасной реки…
Потом музыка смолкла, да и все остальные звуки куда-то пропали. От пола поднимался синеватый туман, мимо нее прошел человеке факелом и исчез из поля зрения. Она обнаружила, что ее руки связаны за спиной, а сама она привязана к деревянному столбу. К ней подбежал какой-то несуразный карлик с уродливой физиономией и что-то проговорил, но звуков она по-прежнему не слышала. Откуда-то из лохмотьев своей одежды он вытащил нож и стал им махать, приплясывая. Потом вдруг резко обернулся и отскочил в сторону. Перед ней возник человек, очень похожий на Жана Дюбуа. Он был одет в восточный халат. Он начал пристально разглядывать Жаклин.
Карлик протянул ему нож. Человек взял нож, ногой отпихнул карлика и вплотную подошел к Жаклин. Тут она поняла, что стоит перед ним совершенно обнаженной. И тогда все исчезло…
Жаклин постучала в комнату миссис Саймон. Та бодро отозвалась, и Жаклин, отворив дверь, увидела, что старая леди уже готова к отъезду. У нее было на удивление мало вещей — одна средних размеров спортивная сумка, которую старушка энергично повесила на плечо, и небольшого размера кожаный черный чемоданчик.
— Давайте я помогу вам, — предложила Жаклин.
Но миссис Саймон отказалась.
— Что ж? Я уже попрощалась со всеми вчера, — сказала она. — Поэтому уйдем, не беспокоя никого.
— Это называется «уйти по-английски», — рассмеялась Жаклин.
— Возможно, — улыбнулась пожилая леди. — А теперь я хочу вам показать ту площадку…
Они поднялись на площадку, а затем спустились, никем не замеченные. Заспанный охранник открыл ворота.
— Мадам поедет в город по подвеске или спустится к шоссе? — поинтересовался он.
— Мадам спустится к шоссе, — сказала Джессика Саймон. — Меня ждет машина.
Охранник кивнул и, зевнув, сонным голосом пожелал старушке счастливого пути.
Они спустились по знакомой тропинке, и миссис Саймон, вдыхая чистый горный воздух, проговорила:
— Не хочется уезжать, ей-Богу. С удовольствием провела бы здесь еще недельку-другую.
— Так в чем же дело? Оставайтесь, — пожала плечами Жаклин. Она поймала себя на мысли, что ей грустно — от того, что эта симпатичная старушенция уезжает.