— Почему же ты никому не сказала о вокзале? — спросила Катрин, широко раскрыв глаза.
— Это самое сложное, — проговорила Барбара. — Вот скажи. Если стоит толпа в двадцать человек, допустим. И ты среди них. И все вы смотрите на небо, а там летят птицы. И ты видишь, что это обычные гуси совершают свой перелет. Но все вокруг кричат: «Смотрите, какие красивые чайки!».
Все двадцать кричат: «Чайки!» А ты одна видишь, что гуси. При этом они все люди авторитетные, а ты простая маленькая школьница. И все говорят: ты просто дурочка необразованная, не смеши людей. Я понятно объясняю? Все были уверены, что раз машина матери, значит, в машине — моя мать. Логика у них была безупречная, и никакие факты их бы не переубедили. И самое главное, что никто из них не видел, как мать садилась в поезд. Тогда бы они, может быть, и подумали о несообразностях.
— Так ты совсем-совсем никому нс говорила о вокзале? — повторила свой вопрос Катрин.
— Почему же? Я сказала отцу. Он погладил меня по голове. Я сказала его другу Пьеру Грати. А он улыбнулся и сказал, что видел, как мама отправилась из города па машине. Что-то говорили про одежду: и папа, и дядя Пьер. И теперь вы представляете, что я почувствовала, когда увидела на фотографии человека, с которым мама отправилась с вокзала. Только он мог подтвердить…
— Ты нашла его? — перебил ее Теодор.
— Да…
— И что же?…
— Сначала он вообще отказывался от всего. Дескать, и мать никогда не знал. Потом вроде нехотя так вспомнил. Но сказал, что никуда он с матерью не ездил.
А уехал самолично — спустя некоторое время после случившейся… трагедии. Ему, видишь ли, было тяжело оставаться там. Но я поняла: если он врал, то значит, ему есть что скрывать. И моя мать наверняка здесь. Я ему так об этом и сказала. Тогда он стал показывать якобы всех обитателей замка. Познакомил со всеми гостями, показал даже свою маленькую психушку. Но откуда я знаю, что он показал все?
— И ты думаешь…
— Я ничего не думаю. Я хочу добиться правды.
— Но ведь мать уехала по собственной воле, — задумчиво произнес Теодор. — Значит, вряд ли кто-то ее прячет как похищенную… Ты прости, что-то я туго соображаю. Все-таки, может быть, ее уже нет в живых?
Барбара вздохнула. Она достала маленького мишку из кармана куртки и, развязав нитки на его брюшке, достала маленький клочок бумаги.
— Вот, прочтите. Только осторожно, не порвите.
— «Барбара, со мной все в порядке. Не разыскивай меня. Если можешь, прости. Твоя мать», — прочла Катрин. — Что это?
— Это пришло три года назад, — нахмурившись, ответила Барбара.
— Подожди, — сказал Теодор, — ты уверена, что это ее почерк?
— В том-то и дело, что не уверена. Мама никогда не писала писем, дома не сохранилось ни одной бумаги, написанной ее рукой. Это вполне мог кто-то подшутить надо мной… Ну а если это не шутка?
— Господи, Барбара, как тебе тяжело! — вдруг шмыгнула носом Катрин.
— Ладно, — строго сказал Теодор, — только слез нам сейчас не хватало! Я предлагаю поехать в замок, да еще раз как следует тряхнуть этого парня. Я так понял, что эго наш главный психолог — мсье Дюбуа?
— Да, — сказала Барбара. — Более мерзкого типа в жизни своей нс встречала. Самоуверенный и самовлюбленный индюк. Наверно, бросил маму, а теперь стыдно признаться. Мне бы только узнать правду…
— Узнаем, — твердо сказал Теодор. — Знал бы я раньше… Собирайтесь, барышни. Карета в вашем распоряжении. И кучер тоже. Так что бояться вам совершенно нечего.
Барбара с сомнением на него посмотрела.
Они стали собираться. Вдруг Катрин остановилась и посмотрела на Барбару.
— Послушай, ты извини, пожалуйста, — проговорила она, — но если тогда в машине была не твоя мать… То кого же тогда похоронили?
Дюбуа прошел в лабораторию и увидел склонившую над диаграммами голову мадам Брассер. Он обнял ее и поцеловал в затылок.
— Трудишься?
— Пытаюсь, — проворчала она. — Я не вижу системы. Может быть, ты видишь?
— Ну… во всем есть система. Даже в ее отсутствии. Ты не видишь того, что хочешь увидеть, но, может быть, на все эти штуки стоит посмотреть непредвзято?
— Как? Подскажи. Просвети.
— Хорошо, давай начнем прямо сначала. Вот серия первых трех циклов. Комбинации одинаковы, реакции абсолютно разные. У всех реципиентов. Так?
— Да.
— Но что здесь мы уже можем наблюдать с точки зрения системы?
— Ничего.
— Ответ неверный. Несмотря на разницу реакции, мы нигде не наблюдаем ее отсутствия. То есть изменения происходят у всех обследуемых. Это чрезвычайно важно и говорит о том, что комбинации подобраны правильно.