— Понял! По крайней мере, это соответствует всем деталям, что мы успели обнаружить. Она определенно была особой царской крови! Ведь тут, на четвертой фреске, она изображена с чернобородым мужчиной, наделенным символами царской власти; заметьте, что по величине их фигуры почти совпадают. В первой сцене она занимается любовью с этим заморышем в белой юбке, который намного меньше ее, что означает его низкое происхождение. Он стеснителен и держит руки перед лицом. Я полагаю, это должно выражать его нежелание участвовать в игре. Трем другим карликам, лежащим сбоку на спинах, судя по всему, близость с нею дорого обошлась. Все они закрывают лица руками, видите? Та же поза, что и у ведущего персонажа. Похоже, она была дамочкой весьма любвеобильной, как можно заключить по следующим двум фрескам. Да уж, они очень откровенны, верно? В четвертой сцене царь порицает ее и призывает исправиться, но она поворачивается к нему спиной. На дальней стене явно изображено, как ее судят за грехи и как царь выносит приговор. А здесь — надо же! Только поглядите — ее замуровывают заживо в этой самой камере. Вот ее тащат вдоль всего наружного коридора, гробница открыта и подготовлена; а в этой, последней, сцене царь своими руками кладет первый камень. Вот слуга возится со светильником, установленным на каменном основании. — Он глубоко вздохнул. — Но, Бога ради, для чего они замуровали нашу принцессу живьем? Почему не отравили, не отрубили ей голову или что-нибудь в этом роде?
Однако рассуждения Холлуэя были прерваны. Ибрагим, чье неутолимое любопытство преодолело даже суеверный страх перед гробницей, подошел к археологам; свет их фонарей ярко освещал фреску с изображением принцессы, ожидающей приговора. Неожиданно Ибрагим вскрикнул в удивлении и тревоге и бросился к выходу. Холлуэй поймал его на полпути, требуя объяснений.
— Сэары, уходить прочь. Эта место совсем проклятый. Эта дева — та, какая вы звать по-английски дьявольский душа. Видеть — глядеть.
Он указал на нарисованную фигуру. Меррит наклонился ближе, рассматривая детали.
— Довольно-таки странно, — заметил он. — Видите у нее на груди это украшение, похожее на модное ожерелье? Но на нем не орнамент, а маленькая фигурка дьявола. Она встречается на всех ее изображениях. Можете сами проверить.
— Вот оно как, — промолвил Холлуэй и двинулся вдоль стен, разглядывая фрески. — Маленький дьявол. Мило, ничего не скажешь.
Но Ибрагим снова взвыл.
— Эта дьявол смотреть из ее душа. Эта почему ее замуровать. Если она умирать так. — он провел ребром ладони по шее, — или была убивать, дьявол выйти из нее и бежать. Замуровать, и дьявол, когда дева умирать и он выходить, оставаться здесь. Теперь вы открыть стена, освободить дьявольский душа. Уходить прочь скорей.
Холлуэй рассмеялся.
— Верно подмечено, Ибрагим! Мы и не думали, что среди нас найдется человек с таким буйным воображением. Но мне и самому кажется, что лучше нам выбираться отсюда. Воздух здесь не слишком-то благоуханный. Да и Дин еще больше позеленел.
Из коридора, где стояли землекопы, донесся крик, и Ибрагим метнулся к выходу.
— Говорить, крыша обваливаться! — прокричал он на бегу. — Завалить дверь! Бежать, сэары!
— Сверху просто сыпятся мелкие камни, — сказал Меррит. Но Холлуэй, уже отступая, кинул через плечо:
— Вам обоим стоит поторопиться! На нас несется самая настоящая лавина.
Он перепрыгнул через порог узкой двери. Меррит бросился вслед за ним и успел оказаться в проеме, когда послышался грохот оползня; Холлуэй, Ибрагим и двое рабочих в коридоре дружно закричали, и Меррит прыгнул, счастливо избежав опасности. И затем в проем, где он только что находился, обрушилась груда рыхлой земли и грубо обработанных камней, полностью завалив вход и превратив Дина в узника подземной темницы.
В коридоре ободряюще крикнули, что немедленно примутся за работу и выкопают его; невнятные голоса долетали до него словно издалека. Сильный молодой голос Холлуэя, слышимый лучше других, известил, что его освободят в течение получаса, предлагая Дину смотреть на вещи философски и заняться любовью с принцессой, чтобы скоротать время.
Дин улыбнулся при мысли о своем заточении, прислушиваясь к лязгу заступов и лопат; звуки казались громкими в сравнении с царящей в гробнице тишиной. Постепенно он начал осознавать, как тиха была усыпальница. Давящая тишина, не нарушавшаяся неисчислимые годы, казалось, вновь вступила в свои права. Его одинокий маленький фонарь храбро горел, но углы усыпальницы тонули во мраке; изображения на стенах кривились неясными и изломанными контурами. Взгляд Дина упал на скорчившуюся на полу мумию, и воображение перенесло его к последней зловещей сцене, разыгравшейся здесь в прошлом. Он думал о принцессе, вероятно, молодой и, конечно же, прельстительной, брошенной здесь на медленную смерть в наивной вере, что красивая и порочная ее душа, заточенная в этих удушающих стенах, никогда более не вырвется на свободу, дабы вновь сеять разрушение и гибель среди сынов человеческих.