Бьюфорд был самым стойким из генералов, и почти половина его дивизии состояла из регулярных войск, опытных кавалеристов. Он прибыл в Геттисберг накануне, посланный генералом Мидом разведать подступы к городу, и именно его солдаты не позволили генералу Петтигрю войти в город, чтобы потребовать обувь, а генералы Хет и А.П. Хилл оптимистично решили, что это, скорее всего, пенсильванские ополченцы.
Бьюфорд сразу же понял, что три невысоких, пологих хребта к западу от Геттисберга, главный из которых, названный Семинарским хребтом в честь большой лютеранской семинарии на его северном конце, будет необходим для обороны города, и поставил своих конных воинов для их удержания. За исключением преимущества хорошей местности, это не было грозной силой - у Бьюфорда было всего 1200 человек и батарея конной артиллерии, размещенная за заборами из столбов и рельсов, и хотя его солдаты были вооружены карабинами с казенной частью, что давало им гораздо более высокую скорострельность, чем у пехоты, каждый четвертый из его людей был назначен "держателем лошади", * как это всегда бывает с конницей, и не мог играть активной роли в сражении. Тем не менее это были в основном опытные солдаты, а не ополченцы, которых генерал Хет ожидал увидеть перед собой.
Прошло некоторое время, прежде чем весть о том, что Хет наткнулся на оппозицию более грозную, чем местные йокеи, дошла до Каштауна, где Ли, слышавший впереди себя артиллерийскую стрельбу и грохот мушкетов, наконец выразил свои чувства генерал-майору Ричарду Андерсону, чья дивизия ждала его там. "Ума не приложу, что стало со Стюартом", - сказал Ли Андерсону, когда они прислушивались к звукам стрельбы. "Я должен был получить от него весточку задолго до этого. Возможно, его постигла беда, но я надеюсь, что нет. В отсутствие донесений от него я не знаю, что перед нами. Это может быть вся федеральная армия, а может быть только отряд. Если это все федеральные силы, мы должны сражаться здесь. Если мы не одержим победу, те дефиле и ущелья, которые мы прошли, укроют нас от катастрофы".
Андерсон в своем рассказе об этом разговоре, написанном в письме Лонгстриту, также описал Ли как "встревоженного и подавленного", и говорил он скорее с самим собой, чем с Андерсоном, хотя душевное состояние Ли могло быть вызвано тем, что А. П. Хилл остановил дивизию Андерсона и его резервную артиллерию в Кэштауне, вместо того чтобы продвигать их вперед. Андерсон, похоже, не отличался особым воображением, но Ли был достаточно уверен в нем, чтобы рассмотреть вопрос о его повышении до командира корпуса, поэтому следует предположить, что Андерсон цитировал Ли настолько точно, насколько это было возможно спустя годы после события.
Если цитата точна - а стоит помнить, что больше всего ее приводят два человека: Фримен, который был полон решимости снять с Ли всякую вину за поражение при Геттисберге, и Лонгстрит, который стремился переложить как можно больше вины с себя на Стюарта, - то для главнокомандующего это замечательная вещь - сказать об этом одному из командиров собственной дивизии непосредственно перед сражением. Никто не смог бы лучше самого Ли описать положение, в котором он находился, или дать более точный прогноз того, что должно было произойти, хотя мудрость делиться этим с генералом Андерсоном кажется сомнительной; не кажется вероятным и то, что Ли, если бы он предвидел возможность поражения, сказал бы об этом Андерсону. Но Ли был человеком, в конце концов, поэтому он мог делать то же самое, что и большинство из нас, когда мы приближаемся к кризисному моменту, то есть сомневаться, правильное ли решение мы приняли, испытывать сомнения, как их называют обычные люди, - хотя для Ли это было редким явлением. Что бы Ли ни сказал Андерсону, для него было бы более характерно винить себя, а не Стюарта, тем более что сценарий, который он разыгрывал, был именно таким, от которого предостерегал Лонгстрит: Ли ввел свою армию на вражескую территорию, подверг риску свою собственную линию коммуникаций и собирался столкнуться с Потомакской армией в неизвестном ему месте, не имея достоверных сведений о ее силах.