Несомненно, все это было достаточно невинно - нет никаких признаков того, что Ли когда-либо изменял Мэри с Гарриет или с кем-либо еще, - но это странная сторона характера Ли, эта потребность играть в капризного любовника не только с Гарриет, но и с другими женщинами. Когда Гарриет родила своего первого ребенка, дочь, Ли написал ей восторженную записку, в которой настаивал на том, чтобы его сын "мастер Кустис Ли" стал будущим мужем ее дочери, и даже намекал, окольными путями, что он отец ее девочки, и говорил о "романе дю Кёр" между ним и Гарриет, который был в значительной степени, если не полностью, воображаемым с его стороны. Все это не изменило его любви к Мэри, и он действительно часто писал ей об этих фантазиях, как будто она могла разделить его удовольствие от флирта с другими женщинами. Он писал Мэри, которая в то время была в Арлингтоне, о том, как сопровождал "мисс Джи", добавляя: "Как я щеголял. . . . Как бы ты торжествовала над моим счастьем". Он писал своему старому другу Маккею в Саванну, что красивые девушки заставляют его сердце "раскрываться для них, как цветок для солнца", и еще: "Что касается дочерей Евы в этой стране, то они сформированы в самой поэзии природы, и от них у вас заалеют губы и задрожат пальцы. Они начинают собираться, чтобы опустить свои прекрасные конечности в эту соленую воду" - отсылка к модной в то время вере в морские купания, почти полностью одетые, как средство оздоровления. Романтическая, лирическая сторона Ли была полностью сформирована и сильна, очевидно, не была удовлетворена браком и оставалась неизменной на протяжении всей его жизни. Дело не столько в том, что он был руэ-манке, хотя и это может быть правдой - в конце концов, он был сыном крепкого руэ XVIII века и сводным братом человека, безнадежно погрязшего в сексуальных скандалах, - сколько в том, что он всю жизнь испытывал потребность в восхищении и девичьей болтовне молодых женщин, в обществе которых его обычно сдержанный характер расширялся и обретал новое измерение. Мэри, к ее чести, кажется, понимала, что это не представляет угрозы для их брака. Его друзья-мужчины и современники, такие как Маккей и Талкотт, похоже, тоже понимали это, ведь Талкотт был начальником и близким другом Ли, а также мужем Гарриет, но это та сторона Ли, которая наверняка удивила бы тех, кто сражался под его командованием в Гражданской войне.
Из-за того, что Талкотт часто отлучался по "другим делам", Ли пришлось в основном защищать позицию инженеров в форте Монро от артиллеристов. Вражда (другого слова не подберешь) возникла из-за того, что полковник Юстис считал, что ему не нужны два молодых офицера-инженера, которые будут указывать ему, как достроить форт, предназначенный в первую очередь для размещения артиллерии. Это была типичная военная "война за территорию", в данном случае между "первопроходцами", которые размещали и копали орудия, и "артиллеристами", которые наводили и стреляли из них, продолжавшаяся с XV века.
Ли трудился над деталями контркарповой стены и валов форта Монро, но главной его задачей по-прежнему оставалось заказать по лучшей цене груз щебня и сбросить его в воды Хэмптон-Роудс, чтобы создать прочный фундамент, на котором можно будет построить форт Кэлхун. Каждый груз камня просто заталкивал предыдущий глубже в топкое дно, поэтому видимый прогресс был минимальным, что, несомненно, заставляло артиллеристов сомневаться в том, что форт вообще будет построен, а Ли - в том, что ему придется провести остаток своей карьеры за этим неблагодарным занятием. Единственной хорошей новостью для него стало то, что в июле 1832 года он перестал быть бреве-вторым лейтенантом и был повышен в звании до обычного офицера - офицера армии, а не временного и действующего.
На протяжении 1833 и большей части 1834 года Ли вел одиночные арьергардные бои с артиллерией, отстаивая право инженеров завершить работы по строительству форта Монро и Рип-Рапса. Он делал это как на месте, так и в Вашингтоне, в Военном министерстве, где слои интриг были еще толще и могли разрушить его карьеру на этом раннем этапе, равно как и карьеру Талкотта. Ситуация достигла апогея, с точки зрения Ли, когда Талкотт был переведен на реку Гудзон, а Ли был вынужден перебраться в импровизированные жилища на Рип-Рапсе - триумф артиллеристов - но затем этот приказ был отменен; артиллерийская школа была расформирована, а ее офицеры разосланы по своим прежним подразделениям; и Ли был оправдан. Он не мог быть доволен тем, что вынужден жить некоторое время на эквиваленте Эльбы, вместо того чтобы наслаждаться оживленной домашней жизнью и восхитительными дамами в форте Монро, но он продолжал делать свою работу, покупая камень и бросая его в воду. О том, что он делал свою работу хорошо, свидетельствует тот факт, что форт Вул оставался в активной эксплуатации до конца Второй мировой войны, после чего был выведен из эксплуатации и превратился в скромную туристическую достопримечательность. Преданность Ли своему долгу в сложных обстоятельствах была настолько очевидна и так высоко оценена начальником инженеров генералом Гратиотом, что в ноябре 1834 года он был переведен в Вашингтон в качестве помощника Гратиота. Поскольку этот перевод имел дополнительное преимущество: Ли мог жить в Арлингтоне с Мэри и каждый день ездить на работу туда и обратно, это было чем-то вроде полной победы.
Годы с 1832 по 1834 не прошли даром в профессиональном плане. Помимо того, что Ли многое узнал об устройстве армии, они дали ему прочные знания в области артиллерии и фортификации. Наполеон сам был артиллеристом по образованию и считал, что "Бог сражается на той стороне, где лучшая артиллерия". Когда он принял командование итальянской армией в 1796 году, в ней было всего шестьдесят орудий, но шестнадцать лет спустя в Бородинском сражении в России объединенная артиллерия французской и русской армий насчитывала более 1250 орудий, выпускавших более 15 000 снарядов в час на двухмильном фронте.
Борьба между инженерами и артиллеристами была решена в пользу первых на некоторое время при Людовике XIV благодаря гению Вобана, чья огромная система укреплений - военный эквивалент Версаля по стоимости, а также эквивалент линии Мажино XVII века - защищала Францию, но Наполеон по инстинкту всегда был больше заинтересован в атаке, чем в обороне, и оснащал свои армии более легкими, быстроходными пушками, чтобы как можно быстрее сосредоточить массу артиллерийского огня на слабом месте противника. Отсутствие интереса к укреплениям дорого обошлось ему в 1814 году, когда армии союзников вторглись во Францию, но в течение долгого периода, когда он господствовал во всей Европе, скорость передвижения его армий, его дар искать решающее сражение и мастерство, с которым он управлял потрясающей мощью французской артиллерии, делали его практически непобедимым для любой комбинации врагов, пока он не совершил ошибку, добавив к их числу Россию с ее огромными расстояниями.
Как и Наполеон, Ли всегда стремился действовать быстро, заставать врага врасплох и концентрировать артиллерию - ни один американский генерал до и после него не понимал, как использовать артиллерию с большей эффективностью, чем Ли. Но в отличие от Наполеона, Ли также умел строить грозные оборонительные позиции, когда это было необходимо. Форт Монро многому научил его в проектировании и строительстве оборонительных сооружений, и он использовал это на практике в начале 1862 года, когда заставил своих людей рыть сложную систему траншей, которые составляли оборону Ричмонда, несмотря на всеобщее недовольство среди них и критику в южной прессе; и в 1864 и 1865 годах, когда его сложные, блестяще импровизированные линии обороны вокруг Петербурга, Вирджиния, сохраняли Конфедерацию в течение почти целого года.
Хотя умение играть в армейскую политику обычно не ставится Ли в заслугу, стоит отметить, что ему удалось выпутаться из неблагодарной задачи по укреплению Рип-Рапса так же изящно, как и освободиться от острова Кокспур. Первый шаг приблизил его к Арлингтону и Мэри, а второй сделал возможным переезд в Арлингтон, а также дал ему работу в Вашингтоне по правую руку от начальника инженеров. Он не смог бы добиться большего, будь он самым искусным интриганом! Сначала он думал снять дом в Вашингтоне, но с его грязными улицами, открытой канализацией и недостроенными общественными зданиями это был не такой привлекательный город, как сейчас, и мы можем быть уверены, что Мэри Ли первой указала ему на преимущества жизни в Арлингтоне, окруженном более чем тысячей акров земли, для растущей семьи - все семь их детей родились в Арлингтоне и выросли там, так что со временем он стал, в реальном смысле, единственным домом, который Роберт Э. Ли, который дорожил им не только из-за многочисленных ассоциаций с Джорджем Вашингтоном, но и потому, что куда бы его ни отправляла армия, он оставался стабильным центром его семьи и его жизни. Для человека, который родился в Стратфорде, внушительном особняке, но вырос в маленьком, тесном доме в Александрии, а оттуда отправился в Вест-Пойнт, Арлингтон был как дом, которого у него никогда не было, и возвращаться каждый вечер к его величественному портику в стиле греческого возрождения с шестью сверкающими белыми колоннами должно было доставлять огромное удовольствие тому, чья большая семья, как Ли, так и Картеры, владела столькими великими домами в Виргинии. Однако ни один из них не был более знаменит, чем этот - ведь, за исключением Маунт-Вернона Вашингтона и Монтичелло Джефферсона, в Вирджинии не было дома грандиознее или с более историческими ассоциациями, чем Арлингтон.* Он уже был притягателен для туристов - согласно семейной шутке, время от времени здесь появлялись экипажи, полные незнакомцев, и, обнаружив у входа мистера Кьюстиса с расстегнутым на шее воротником и растрепанным видом, давали ему доллар, чтобы он показал им дом, принимая его за смотрителя.