Можно было бы ожидать, что мексиканцы падут духом от того, что всего лишь горстка американских войск без серьезных проблем захватила и аннексировала Нью-Мексико и Калифорнию, но это недооценило бы силу мексиканского негодования по поводу потери Техаса и удивительную решимость Санта-Анны, который понимал, как важно в войне обменять пространство на время. Чем дальше американские войска продвигались в бесплодные просторы Мексики, тем более тонкими и уязвимыми неизбежно становились их линии снабжения, и без того затрудненные примитивными или вовсе отсутствующими дорогами, и тем больше было возможностей нанести им оглушительное поражение еще до того, как они достигнут Мехико.
Под командованием генерала Тейлора было не более 15 000 человек, большинство из которых составляли ополченцы или добровольцы из южных штатов, усиленные небольшим количеством регулярных частей, а также несколькими регулярными офицерами и специалистами вроде Ли. Ближайшей задачей Ли была подготовка дороги, чтобы генерал Вул мог пересечь Рио-Гранде и наступать на "важный торговый центр" Чиуауа, расположенный более чем в 400 милях к западу от Сан-Антонио, хотя Вул был вынужден из-за отсутствия какого-либо практического прямого маршрута через труднопроходимые нагорья перед ним сделать длинную петлю на юг, чтобы достичь его, что почти удвоило расстояние, которое ему пришлось бы преодолеть.
28 сентября 1846 года Ли выехал из Сан-Антонио вместе с колонной Вула; это была его первая возможность принять активное участие в боевых действиях. Его сопровождал "верный" санитар Джеймс Коннелли, ирландско-американский гражданский, служивший ему в Нью-Йорке. Коннелли заботился о Ли, а также присматривал за лошадьми, которых Ли купил по дороге - любимцами Ли были Грейс Дарлинг, "каштановая кобыла прекрасного размера и большой силы", которую он купил в Новом Орлеане, и Креол, "золотистый дун", которого сегодня мы бы назвали паломино, которого он купил в Техасе. Грейс Дарлинг и Креол творили с ним чудеса. Всю свою взрослую жизнь Ли прекрасно разбирался в лошадях и был не прочь заключить выгодную сделку, когда дело касалось покупки лошадей для себя и своей семьи. Единственный, на кого он когда-либо раскошеливался, был Тревеллер, возможно, самый любимый конь в истории Америки, который похоронен всего в нескольких ярдах от могилы самого Ли, под искусно выгравированным каменным памятником. *.
Коннелли, должно быть, и сам был хорошим наездником, поскольку переправил лошадей Ли на берег с корабля, так как не было баржи, чтобы доставить их на берег; но поначалу Ли не считал его идеальным попутчиком, жалуясь, что Коннелли "сильно голодает, а голод [в то время они жили на твердых крекерах и теплой воде] делает его совсем диким". Первый опыт кампании Коннелли в Техасе, очевидно, заставил ньюйоркца чувствовать себя больным и "очень низким духом", что неудивительно, учитывая палящую жару, обволакивающую пыль, свирепых блох и мух, а также периодические ливни, которые мгновенно превращались в грязь. Из-за большого количества "извести в почве", как отмечает Ли, всегда точный наблюдатель географических деталей, грязь "затвердевает на солнце, как раствор", и смыть ее можно только с большим трудом - еще одна нежелательная задача для Коннелли.
Войска генерала Вула достигли Рио-Гранде за одиннадцать дней, продвигаясь со скоростью около одиннадцати миль в день, что в то время было названо "стремительным", хотя Ли не считал его таковым пятнадцать лет спустя, во время Гражданской войны. Это стало возможным только благодаря усилиям инженеров, которые выровняли дорогу для артиллерии и перебросили мосты через все небольшие ручьи, встречавшиеся на пути колонны. У Рио-Гранде колонна остановилась и разбила лагерь, чтобы подождать, пока понтоны доставят из Сан-Антонио на повозках. Несомненно, Ли многое почерпнул из этого первого опыта войны - активная разведка кавалерии перед колонной показала бы, что река течет слишком высоко и быстро, чтобы ее можно было перейти в большинстве бродов, и могла бы привести к тому, чтобы подвести понтоны ближе к голове колонны, а не в самом ее хвосте. В суровой, полузасушливой местности между Сан-Антонио и Рио-Гранде Роберт Э. Ли получил свой первый практический урок разницы между тем, что изображено на карте, и тем, как на самом деле выглядит страна впереди, а также урок того, как важно правильно выстроить походный порядок армии для решения любых предстоящих задач.
Ли возглавил "партию первопроходцев", неохотно отобранных из "двух полков иллинойских добровольцев", которые не имели большого желания менять винтовку на лопату, кирку, лом или совок, и восемь повозок с материалами и инструментами - часть поезда из почти 200 повозок, которые везли достаточно продовольствия и боеприпасов для девяти месяцев, и для которых пионерам Ли пришлось выравнивать каменистую, самодельную дорогу по мере продвижения. Даже Ли, обычно полный оптимизма, жаловался в своих письмах, что у него слишком мало времени и недостаточно людей и снаряжения.
Как только повозки с понтонами наконец догнали войска, река была быстро переброшена без сопротивления, и по приказу генерала Вула Ли построил "полевые работы" по обе стороны моста, вкопав артиллерию для его защиты, в чем он вскоре стал признанным экспертом. Это было осторожно, но излишне: единственным врагом, появившимся после того, как колонна из 2000 человек пересекла Рио-Гранде, был мексиканский офицер "под флагом перемирия", принесший известие о том, что генерал Тейлор разбил мексиканские войска в Монтерее, чуть менее чем в 200 милях к юго-востоку, и принял "восьминедельное перемирие в обмен на [их] капитуляцию", причем линия перемирия между противостоящими армиями не может быть пересечена в течение этого времени. Вул не посчитал, что линия перемирия, как ему объяснил мексиканский офицер, мешает ему продвигаться дальше, и, не встречая сопротивления, двинулся на юг к городу Монклова. Там он разбил свой лагерь и три недели ждал истечения срока перемирия. Ли завоевал полное доверие Вула тем, как спокойно и эффективно он прокладывал броды, разрушал крутые берега и наводил мосты. Сам Ли наслаждался пейзажем: на горизонте виднелись "впечатляющие" горы (именно эти горы не позволили Вулу напрямую наступать на Чиуауа) - "высокая страна", как назвал ее Ли, где "ночи очень холодные, а солнце в полдень палит жарко". К счастью, Джим Коннелли, похоже, приободрился, и Ли сообщает, что он "вполне здоров и шлет всем свои воспоминания", а лошади, к облегчению Ли, "поправились за время путешествия". Ночи были не только холодными, но и шумными, с "концертом воя" "удивительного количества волков", которые окружали лагерь до рассвета.
К ужасу Вула, его люди были встречены "скорее с гостеприимством, чем с враждебностью". Более двух недель они шли по сухой, пыльной местности, чтобы добраться до Монкловы - небольшого, приятного старого городка, окруженного зеленеющими холмами, где можно было легко купить незнакомый, но крепкий алкоголь и где некоторые местные сеньориты были настроены дружелюбно по отношению к солдатам-гринго. Неизбежно дисциплина ополченцев и добровольцев, и без того не отличавшаяся особой твердостью, быстро испортилась. Войска с нетерпением ожидали славной битвы и быстрой победы, а вместо этого оказались в лагере на окраине города, полного соблазнов. В данный момент врагом были не мексиканцы, а скука и препирательства между ополченцами и регулярными войсками. Вулл пытался занять своих людей учениями и строительными работами, но они не реагировали ни на то, ни на другое, и Вулл здраво решил, что если он не может предоставить им возможность действовать, то чем скорее он заставит их снова двигаться, тем лучше.
Ли, приглашенный на трапезу с генералом Вулом, опасался, что "генерал Т[айлор] был предан ошибке, предоставив мексиканцам перемирие", что, несомненно, отражает и мнение генерала Вула. Ли заметил, что горы на западе были "высокими, смелыми и бесплодными... бросающими вызов восхождению людей и зверей", что в значительной степени определяло проблему Вула с достижением цели. Он не мог перебраться через горы, а на то, чтобы перебросить свою армию через них, ушла бы целая вечность. Тем временем он застрял в Монклове, в то время как Санта-Анна, предположительно, использовал это время, чтобы "собрать силы" в Сан-Луис-Потоси, а люди Вула расходовали свой провиант. В окрестностях Монкловы почти не было мяса и лишь небольшое количество кукурузы, которую людям приходилось собирать самим и перемалывать в муку на ручных мельницах. Ли нравился хлеб, который получался в результате, но он отмечал, что его было не так много. "Задержка, - писал Ли Мэри, - скорее раздражает меня, чем радует, потому что я из тех глупых людей, которые, когда у меня есть какое-то дело, не могут успокоиться, пока оно не будет выполнено, и мне казалось, что мы теряем важное для нас время, предоставляя мексиканцам сезон подготовки". Вряд ли это стало новостью для Мэри Ли, которая как никто другой была знакома с нетерпением Ли взяться за дело, каким бы оно ни было, и его предпочтением быстрого движения, которое стало определять его лидерство в Гражданской войне, когда он любой ценой старался заставить свою армию двигаться и удерживать инициативу, а не ждать, что предпримет противник. Любое промедление было для него анафемой.
Генерал Вул и капитан Ли были не единственными, кто был встревожен перемирием. Хотя Америка радовалась победе Закари Тейлора при Монтерее, которая сразу же сделала его претендентом на пост президента, президент Полк был в ярости от перемирия и жаловался, что Тейлор превысил свои полномочия, а также совершил политический и военный промах. Конечно, никто в Вашингтоне не мог оценить, насколько армия Тейлора, состоявшая в основном из добровольцев, была потрясена неожиданным ожесточением боев под Монтереем, но, безусловно, кажется, что Тейлор сам блефовал перед мексиканцами, которые на самом деле были разбиты и сильно дезорганизованы. Нападению на Мексику позволили выродиться в самую роковую и не наполеоновскую из военных ошибок: рассредоточение сил вместо их концентрации. Если за эту ошибочную стратегию отвечал кто-то один, то Полк был виноват как никто другой - известный своей жесткостью, человек, для которого политическое маневрирование было и кровью, и религией, Полк не доверял не только политически амбициозному, народному Тейлору, но и всем своим генералам, и сам был самым страшным из политических деятелей военного времени, "генеральским креслом" в Белом доме.