Позже он действительно протягивает ей книгу, бережно разглаживая страницы:
— Прости, я испортил.
— Послушай, — мягко говорит она, — нет причин для беспокойства. Мы не можем знать, что случится через минуту. Кто знает, может, ОНИ вообще перестанут тебя искать. Может быть, у них уже всё есть. Нет причин бес…
— Ты мыслишь не верно, — говорит Джейсон, и слух Марии царапает нотка печали в его голосе. — Ты не можешь остаться только потому, что всё может измениться. Не изменится. И не остановится. Это никогда не прекратится.
— Мне всё равно, — отвечает Мария, убирая книгу. Она кладёт свою руку на запястье Джейсона и обещает:
— Я не хочу уходить. И не уйду.
Джейсон отходит к окну и, выглянув в темноту, говорит:
— Ну и у кого теперь «серьёзный» тон?
Он дразнит её, по-прежнему пряча своё лицо.
— Вынуждаешь, — пожимает плечами Мария.
— Ты же знаешь, что я прав, — отвечает Джейсон. — Ты никому не сможешь рассказать, кто ты есть на самом деле. Не сможешь сблизиться ни с кем.
— Хорошо. Но сейчас у меня есть предлог.
Зомба
Джейсон отсутствует уже пятый день, когда Мария начинает вести разговоры со старой подругой — Марией в своей голове. Это единственный друг, которого она может себе позволить. Потерянная Мария — это такая старая боль, что теперь она уже почти приятна.
— Я люблю человека, который убивает, — признаётся Мария.
— Правда? — спрашивает Мария внутренняя. — А помнишь, когда мы были в Барселоне, я была влюблена в парня с косыми глазами? И когда я оглядываюсь назад, понимаю, что это мелочи, но тогда чувство казалось мне чрезвычайно сильным.
— Мария, ты никогда не говоришь со мной серьёзно.
— Да нет. Ты всегда относилась серьёзно к нам обеим, — Мария смотрит в свои подведённые глаза и на коротко стриженные, наманикюренные, покрытые красным лаком ногти. — Так-так, что ты там говорила по поводу своего «убийцы»?
Мария вздрагивает и смеётся:
— Ты становишься чувствительной.
— Не чувствительной. Скорее меня волнует то, что всё это значит.
Мария не отвечает, а просто проводит по волосам жестом, хорошо знакомым Марии внутренней. Волна боли и отчаяния плеснулась внутри, напоминая о старом друге, почти близнеце. Мария не просто её веса и роста: те, кто встречались с одной или с другой, никогда бы их не перепутали.
Только те, кто плохо знали её, думали, что Мария и Мария похожи.
— Скажи мне…
— Что это такое во мне, что я могу любить кого-то, сделавшего что-то действительно ужасное?
Мария смеётся и тянет:
— Ну-у, конечно, я знаю. Причина в тебе.
Сначала она отрицает, но потом смеётся в голос:
— Да, конечно, это так.
И когда Мария смеётся, другая Мария останавливает:
— Оставь его.
— Что?
— Бросай его. Уходи. Уходи прочь. Если он убийца, если он делает дурные вещи и это действительно беспокоит тебя, то просто уйди.
— Я. Не. Могу, — отвечает Мария, понимая, что делает ошибку.
Глаза Марии внутренней сужаются:
— Не можешь, говоришь? Он что, связывает тебя? Запирает дверь?
— Я его люблю, — Мария говорит, осознавая, как это звучит, но не желая себя останавливать. Она хочет сказать.
— Остановись.
— Не могу. И не хочу.
— Почему «нет»?
— Я не хочу останавливаться. Я люблю его. Я хочу его.
— Там, — плачет Мария, используя тот же самый способ, который применяла, чтобы обыграть в карты саму себя. — Это то, что ты хотела от меня. Напомнить.
— Напомнить о чём?
— О двух самых важных в мире словах для тебя.
— Любовь? — гадает Мария — К нему? Что?
— «Я» и «хочу».
Мария пытается отвернуться, но опережает саму себя.
— Ты всегда хотела того, что хотела. И это что-то всегда тяжёлое и тёмное. Но ты сама захотела напомнить себе…
И больше она уже не пытается отвернуться. Она улыбается:
— В этом смысле ты никогда не была трусихой.
— Джейсон говорит, что я смелая.
— Сама я называю это безрассудством, — её глаза снова сужаются, она изучает себя, откидывая голову назад. Гордо. Что бы Мария ни сказала теперь, она не вздрогнет.
— А может быть, вы оба правы, — отвечает Мария, наклоняется и целует Марию в губы. Чтобы раствориться в тот же миг.
И неважно, что Мария пытается вернуть подругу обратно. Она покидает её, оставляя полуминутные воспоминания, едва уловимую нотку духов в воздухе и эхо своего смеха, призрачный вкус на губах Марии. Но у неё много времени, чтобы попытаться, ведь на этот раз Джейсон отсутствует в течение пятнадцати дней, и когда он возвращается, что-то неуловимо меняется в нём. Нет, он всё ещё многого не помнит, но когда Мария смотрит на Джейсона, волосы шевелятся на её затылке.
— Я не понимаю, почему ты меня ждёшь? — его голос звучит раздражённо.
— Потому что так хочу, — отвечает Мария. Смеётся. И на миг Мария внутренняя встаёт перед ней. И она улыбается тоже.
Мария целует Джейсона страстно, и он приближается к ней. Отчаянно.
И внутренней Марии уже нет, когда Мария разрешает Джейсону разомкнуть объятья.
Гонконг
У Джейсона есть особый оттенок в голосе, которым он говорит те вещи, которых, по его мнению, Мария лишается из-за него:
— У тебя никогда не будет ребёнка.
Но Мария и не чувствовала материнских инстинктов. Она никогда не была одной из тех, кто нянчил кукол в детстве, кто долгим взглядом провожал чужие коляски на улице. Она не задумывалась о перспективе иметь ребёнка.
Тем не менее раньше она не думала, что никогда не будет иметь детей.
Годы тренировок, забытых, но оставшихся на уровне инстинктов, заставляют Джейсона быть жестоким перед лицом слабости: