Я, не читая, листаю книгу «Чувства и чувствительность».
- Вас ждут, мисс Хэммонд.
Я вскидываю голову и вижу, что Уинстон смотрит на меня сверху вниз, сцепив руки за спиной.
- Что значит «ждут»?
У этого парня потрясающе бесстрастное лицо. И более чем слегка причудливое. Его рот расслаблен, глаза бесстрастны - это лицо манекена. Или очень хорошего, очень хладнокровного киллера.
- Прошу, следуйте за мной.
Николас
Оливия входит в комнату, выглядя любопытной и такой крошечной рядом с Уинстоном. Ее взгляд скользит по Генри, сидящему в кожаном кресле у камина, потом она улыбается, увидев меня в другом конце комнаты.
- Что происходит? - я вглядываюсь в ее лицо и в свою память, ища какой-нибудь знак, который упустил. Что-нибудь, что заставило бы меня заподозрить... но ничего не нахожу.
Оливия прикусила губу, глядя на мое отсутствующее выражение лица. Уинстон поворачивает к ней экран компьютера, расположенного на столе.
- Это заголовки, с которыми выйдет «Daily Star». Это таблоид.
НЕЖЕЛАННЫЙ ТАЙНЫЙ НАСЛЕДНИК ЕГО КОРОЛЕВСКОГО ВЕЛИКОЛЕПИЯ
ЧЕМ ЗАКОНЧИЛАСЬ БЕРЕМЕННОСТЬ КОРОЛЕВСКОГО ПОДРОСТКА
ВЫКИДЫШ - ВСЕ ПОДРОБНОСТИ
Ее лицо морщится от ужаса.
- О нет! Как... как они узнали?
- Мы надеялись, что это нам объясните вы, мисс Хэммонд, - говорит Уинстон. - Раз уж вы сами им все рассказали.
Я ненавижу себя за то, что согласился на это - согласился позволить Уинстону возглавить расследование.
- О чем вы говорите? - Оливия снова поворачивается ко мне. - Николас?
Уинстон кладет перед ней лист бумаги. Она пристально смотрит на него, сосредоточенно наморщив лоб.
- Что это такое?
Это заявление об ипотечном кредите на «У Амелии» - на здание кофейни и квартиру Оливии в Нью-Йорке, - который был взыскан пять месяцев назад. Он был полностью погашен на прошлой неделе.
Уинстон говорит об этом Оливии.
- Не понимаю. Я только вчера разговаривала с Элли - она ничего не сказала. - Она делает ко мне шаг. - Николас, ты же не веришь, что я на такое способна.
Все внутри меня восстает против этой идеи - но черно-белые доказательства насмехаются надо мной.
- Я тебя не обвиняю.
- Да, но и не защищаешь.
Я беру со стола бумагу.
- Объясни мне это. Сделай так, чтобы это имело смысл. - Даже для моих собственных ушей это звучит как мольба. - Заставь меня понять, что произошло.
Она качает головой.
- Я не могу, - словно тысяча гирь садится мне на плечи, сгибая позвоночник, пытаясь переломить меня пополам.
- Я прощу тебе все, Оливия. Ты знаешь это? Что угодно. Но... я не хочу, чтобы мне лгали.
- Я не лгу.
- Может, ты кому-то рассказала, случайно. Может, говорила об этом своей сестре, Марти или отцу?
Она делает шаг назад.
- Значит, мешок с дерьмом не я, а моя семья?
- Я этого не говорил.
- Это именно то, что ты сказал.
Я бросаю на стол выписку из банка.
- Вот уже десять лет в прессе об этом не было ни слуху ни духу. А потом, через несколько недель после того, как я все тебе рассказал, это попало в газеты, и так случилось, что одновременно ипотека твоей семьи была погашена? И что я должен думать?
Оливия вздрагивает, проводя рукой по лбу.
- Я не знаю, что сказать.
Мой голос гремит.
- Скажи, что ты этого не делала!
Она смотрит мне прямо в глаза, подбородок поднят, глаза горят.
- Я этого не делала. - Но затем, когда я ничего не говорю, ее лицо сникает, словно рухнувший карточный замок. - Ты мне не веришь.
Я отвожу взгляд.
- Поставь себя на мое место.
- Я пытаюсь. - Ее губы дрожат. - Но я бы тебе поверила, поэтому не могу этого сделать, - она качает головой. - Когда это я давала тебе повод думать, что мне нужны деньги?
- Возможно, вам и не нужны были деньги... вначале, - вставляет Уинстон, как адвокат, задающий вопрос во время судебного процесса. - Но потом вы приехали сюда и воочию увидели богатство, которое могли бы получить. Возможно, в связи с приближающимся отъездом, вы сделали выбор, чтобы успеть получить то, что могли.
- Закрой свой рот!
Оливия бросается на него. Но я хватаю ее за руку и тяну назад.
- Достаточно.
Наши глаза встречаются, ее такие большие и умоляющие. Умоляющие меня поверить ей. И, Господи, я хочу этого. Но неуверенность скручивает мое сердце, мешая дышать.
- Я позвоню отцу, - заявляет Оливия. - Он скажет тебе, что это ошибка.
Она достает из кармана телефон, набирает номер и ждет. Спустя время, которое кажется чертовой вечностью, она нервно смотрит на меня.
- Не отвечает. Попытаюсь еще раз.
Пока она набирает номер, я спрашиваю Уинстона:
- Откуда взялись деньги?
- Мы еще не смогли отследить передачу, мы над этим работаем.
Мой голос сильный, повелительный.
- Мне нужна эта информация, Уинстон. Это единственный способ узнать наверняка.
Оливия медленно убирает телефон от уха. И пристально смотрит на меня, как на незнакомца. Нет – хуже - будто я монстр.
- После всего, что произошло, после всего, что я готова отдать ради тебя, после всего, что мы говорили друг другу последние пять месяцев... тебе нужно больше информации, пока ты не решишь, что я не из тех людей, которые могут взять один из самых болезненных секретов твоей жизни и продать его дешевым газетенкам?
Внутренний голос предупреждает меня остановить все это. Прямо здесь, прямо сейчас - не идти дальше. Он говорит, что у меня нет причин не доверять ей. Что она никогда не сможет так со мной поступить. Не та Оливия, которую я знаю.
Но я не обращаю внимания на этот голос. Потому что он лжет. Я слушал его раньше - снова и снова, когда был молод, глуп и не прав. Я больше не ошибусь. Не в этом… не в ней. Это бы... сломало меня.
Мое лицо словно маска - холодное и пустое.
- Да. Мне нужно больше информации.
И она взрывается, разлетаясь вдребезги, как оконное стекло, по которому ударили кулаком.
- Да пошел ты! - она делает шаг назад, кричит, плачет и качает головой. - Пошел ты и это долбаное место, где тебя вырастили. Ты так запутался. У тебя внутри все искажено… из-за этих игр и этих людей. Ты этого даже не видишь. И сейчас я даже смотреть на тебя не могу.
- Тогда уходи! - кричу я в ответ. - Вон дверь… проваливай! Если на меня так тяжело смотреть, возвращайся в гребаный Нью-Йорк!
Как только эти слова слетают с моих губ, мне хочется запихнуть их обратно. Я не это хотел сказать. Но со словами такое не провернешь. После того, как их услышат, их не удастся вернуть назад.
Все, что они могут сделать, это отдаваться эхом.
Краска отливает от щек Оливии, и ее глаза закрываются. Лицо обращается к полу, а плечи опускаются. Словно с нее... хватит. Словно у нее вообще не осталось сил.
Она судорожно вздыхает и, не поднимая головы, даже ни разу на меня не взглянув, поворачивается и выходит.
Целую минуту никто не произносит ни слова. Я стою там - как идиот - уставившись в пространство, где она только что стояла. Слова Генри заполняют тишину.
- Ты совершаешь ошибку. И это было жестоко, Николас, даже для тебя.
Я смотрю на Уинстона.
- Выясни, откуда взялись деньги. Сейчас же.
Уинстон кланяется и уходит.
Я чувствую взгляд Генри на своем затылке, но не оборачиваюсь. Мне нечего сказать. Он не чувствует того же самого.
- Эй? - он обходит меня и пытается стукнуть по голове. - Есть там кто-нибудь живой? Кто ты сейчас такой?
Он кажется мне каким-то другим, выше или старше. Более серьезным. Не знаю, почему я не замечал этого раньше и почему, черт возьми, вижу сейчас.
- О чем ты говоришь?
- Ну, ты выглядишь, как мой брат, и говоришь, как он, но ты не он. Ты какая-то его альтернативная версия - тот, кто действует по этим сценариям, давая бессмысленные ответы в интервью. Железный Дровосек.