Так незаметно летело время. Я не успела оглянуться, как уже прошло несколько лет с того дня, как мы впервые ступили на землю Кении.
Захватывающие путешествия по лесу ночью. Уже светало — мы с Киби уже скакали верхом no золотистой траве, объезжая лошадей, или отправлялись на охоту с отцом.
Упорный труд не пропал даром. Пришло время пожинать плоды. Покрывавший наш участок дикий кустарник выкорчевали. На открывшемся просторе отец посадил пшеницу и маис. Молодые побеги, покачиваясь на ветру, весело зеленели под солнцем.
Когда же урожай созрел, отец выгодно продал зерно, а на вырученные деньги купил два стареньких двигателя и построил мельницу.
Теперь наша ферма — Грин Хиллс — оказалась центром притяжения для всей округи.
Частенько, вскочив утром с постели и подставив лицо ласковым лучам солнца, я с восторгом наблюдала, как по глинистой дороге между спускающимися террасами полями в направлении фермы движется бесконечная вереница повозок, запряженных буйволами. Все они были доверху нагружены зерном.
Мельница работала днем и ночью без остановки. Клиентов становилось все больше, дела шли в гору, и нам постоянно требовались рабочие руки.
С раннего утра я слышала, как доносятся с дороги резкое пощелкивание хлыстов и окрики, — это возницы подгоняли быков, тянущих доверху нагруженные зерном повозки. Все окрестные племена — да и не только окрестные — привозили к нам урожай: масаи, нанди, жители высоких гор — кикуйя и равнинные обитатели — кавирондо. Вскоре о нашей мельнице прослышали и голландцы. Наши доходы росли, и отец вкладывал их в ферму. Сначала вместо железных навесов, под которыми держали лошадей, появилась конюшня.
Вскоре их стало уже несколько. Только что отстроенные фуражные заполнились приятно пахнущим сеном, а в денниках — особая гордость моего отца! — появились племенные жеребцы. Я прыгала от восторга, увидев, какие они красивые! К тому же отец сказал мне, что эти животные — самые лучшие в Африке, а может быть, и вообще на всем белом свете.
Воспоминания о маме и Дики иногда посещали меня, особенно перед сном. Я прислушивалась к ночным шорохам, доносящимся снаружи и убаюкивающим меня, в эти мгновения их лица всплывали передо мной и… тут же исчезали. Я не знала, пишет ли мама отцу, во всяком случае, мне она писем не присылала. Мне было трудно представить себе, как они живут там, в Англии. Наш старый дом был продан. Но где бы они ни обосновались, то, что окружало их, — деревья, звезды, воздух, — все это резко отличалось от того, что я видела в Нджоро. Там по-другому шел дождь, там по-другому светило солнце, и цвет заката был совершенно иной, расплывчатый и тусклый. Я сбилась со счету, считая закаты, отмечавшие месяцы нашей разлуки.
Время лечит любые раны, и постепенно мои воспоминания о матери поблекли — мне стало уже трудно воскресить в памяти черты ее лица, воссоздать ее голос и слова, которые она мне говорила. Дни, проведенные вместе с ней, словно подернулись пеленой, стушевались. Глядя в окно фермы, я отчетливо понимала, что мое будущее простирается передо мной, как эта величественная равнина, раскинувшаяся от угловатого кратера Мененгаи до ослепительно-голубой вершины горы Кения. И оно больше не связано с матерью. Инстинктивно я чувствовала, что надо смотреть вперед, жить будущим, а мать и ее отъезд… Мысли о ней лучше спрятать поглубже, чтобы больше не плакать и не обижаться. Надо убедить себя, что так было необходимо. И кончено. Своего рода прошение, закалка характера. Так масаи заостряют наконечник стрелы прежде, чем она попадет в цель.
Когда я пришла к такому решению, я ощутила ясно — «малышка» Лаквет сдала свой первый важный экзамен и поднялась на ступеньку вверх. Впрочем, все было и так очевидно. Моя жизнь была связана с фермой, с этой поросшей кустарником местностью, которая ее окружала. Унизанные острыми шипами деревья, вздымающиеся косогоры и приплюснутые возвышенности, обильно поросшие растительностью. Глубокие темные борозды между холмами и высокая трава, похожая на вытянувшиеся кукурузные побеги. Все это стало неотъемлемой частью моей жизни. Здесь словно случилось мое второе рождение — я нашла себя, свое истинное «я». Здесь был мой дом. И хотя однажды мне предстоит утратить все это, — все улетучится в миг, как горстка красной пыли с ладошки на ветру, — я уверена, мне было предназначено провести детство на этой земле, в этом чудесном месте, где я знала наизусть каждую травинку. В единственном месте на свете, о котором я могла сказать твердо: я родилась, чтобы жить здесь.