Ньют простеньким заклинанием подсушивает свою одежду, и настроение сразу хоть немного, но поднимается.
Проверив состояние застежек на чемодане и выждав, пока со здания таможни снимут заклинание, Ньют аппарирует на условленное с Тиной место - скамейку в Центральном парке, как раз недалеко от того места, где Ньют с Якобом ловили взрывопотама. От мыслей о Ковальски Ньюту становится грустно - все-таки эти американские законы насчет маглов ужасно несправедливы. Обидно, что Якоб Ньюта даже не вспомнит - разве что как незнакомца, подарившего ему серебряные скорлупки яиц оккамий, но Ньют не хотел быть связан у него только с этим воспоминанием.
Морось уже закончилась, ветер вдали от побережья немного поутих, но погода даже на взгляд непривередливого Ньюта оставляла желать лучшего.
Тина, в недлинном темно-коричневом пальто, нервно прохаживается из стороны в сторону, четкими, резкими шагами меряя длину скамейки по мощеному тротуару. Увидев Ньюта она улыбается с облегчением, взмахнув руками, и подходит к нему в пару шагов, неловко, неуверенно обнимая. Ньют обнимает её в ответ с еще большей неуверенностью и неловкостью, но зато улыбается совершенно искренне, произнося:
- Я так рад тебя видеть, Тина.
Разговаривать на улице кажется не лучшей затеей, домой к сестрам Голдштейн лучше не рисковать заявляться - Ньют искренне переживает из-за того, что девушек могут выставить из квартиры из-за его несанкционированного присутствия, поэтому было решено отправиться в ближайшую кофейню к обжигающе-горячему напитку и булочкам с корицей, уступающим, конечно, домашней выпечке младшей Голдштейн.
Ньют рассказывает Тине о своей беседе с её начальником, нисколько не удивляясь тому, что Тина понятия не имела о том, что Департамент имеет на него виды.
Порпентина смеется, когда Ньют описывает ей выходку нюхля, вслух удивляясь тому, что Грейвс просто не испепелил несчастное животное на месте.
- Он не кажется жестоким, - неожиданно признается Ньют, задумываясь.
- Я бы не сказала, - Тина закатывает глаза, вспоминая иногда просто нечеловеческие требования к сотрудникам.
- Нет, когда под его внешностью скрывался Гриндевальд, тогда я действительно думал, видел, что передо мной очень жестокий человек, а…
- Ньют, если сравнивать с Гриндевальдом, тогда конечно, - со смешком соглашается Тина. - Мистер Грейвс сама доброта. Но это только по сравнению с Гриндевальдом.
- Ладно, допустим, - Ньют примирительно вскидывает перед собой ладони. - Послушай, ты не знаешь, о каком деле говорил мистер Грейвс?
- Неожиданно, но я знаю, - взгляд девушки становится серьезным и даже мрачным, она нервно крутит в руках чашку с почти остывшим кофе, вглядываясь в темную гладь напитка, словно собирается в один глоток допить его, а потом устроить сеанс гадания по кофейной гуще. - Это просто ужасное дело, если честно.
- Можешь рассказать? - Ньюту совсем не хочется расстраивать подругу воспоминаниями и мыслями о работе. С другой стороны, ему хотелось бы прийти на встречу к мистеру Грейвсу хоть немного подготовленным, а если есть возможность - то и вовсе придумать, как увильнуть от этого дела.
Сниджеты не протянут долго, а эти редкие птицы почти наверняка важнее любого дела, которое сможет ему подсунуть Магический Конгресс.
- Вообще-то не должна, но тебе расскажу, - коротко кивает Голдштейн, понизив голос. - Есть подозрение, что на границе с Вермонтом местный фермер… боже мой, я даже говорить об этом не хочу… - Порпентина переводит дыхание и, раньше, чем Ньют вставит хоть слово, продолжает:
- Что местный фермер похищает, подвергает насилию и убивает детей из обоих штатов…
- Ужасно, - еле выговаривает Ньют, глядя на побледневшее лицо Тины, на котором темные глаза выделяются пугающими провалами. - Ты сказала, что это фермер… То есть он магл? То есть, не-маг?
- Не-маг, - подтверждает Тина. - Но его племянник, которого недавно поймал не-маговский полицейский департамент, утверждает, что дядя скармливал тела детей какому-то чудовищу. Можно было бы подумать, что мальчик все выдумал, если бы он описывал что-то невероятное, но… но он описывает мантикору, а ему совершенно неоткуда знать, как она выглядит. Он из какой-то глухой канадской деревни, ни читать, ни писать не умеет… - Тина всхлипывает, замолкая.
- Тише… извини, я не должен был просить тебя рассказывать мне о таком, - Ньют аккуратно накрывает её ладонь своей, слегка сжимая тонкие пальцы. - Лучше бы уж мистер Грейвс мне рассказывал все эти ужасы… Извини…
- Да просто надо было сказать, что я не хочу об этом говорить, - Тина устало трет кончиками пальцев лоб, переводя дыхание. - Просто, ты ведь понимаешь… Я же мракоборец, я должна уметь… быть сильной…
- Но ты ведь не на работе, Тина, - Ньют осторожно гладит её по запястью и быстро убирает руку, смутившись. - Ты не должна быть сильной все время.
Девушка благодарно улыбается, тихонько шмыгнув и, пока Ньют, тактично отведя взгляд, допивает кофе, немного приходит в себя.
- Наверное, мистер Грейвс был прав, когда не допустил меня к этому делу, - Голдштейн натянуто улыбается. - Я ведь даже не видела никаких колдографий по делу, просто слышала.
- Ты бы справилась, - серьезно возражает Ньют, вглядываясь в гущу на дне чашки.
Предсказания Ньют не очень любил и плохо по ним успевал, но новость о мантикоре почти что в Вермонте и отчетливый силуэт ботинка на дне чашки - слишком очевидный намек на то, что Ньюту все-таки придется взяться за это дело.
- Что там? - Тина немного наклоняется вперед, заглядывая в чашку. - О, ботинок… Или ты поедешь в Олбани, или?..
- Видимо все-таки в Олбани, - Ньют нервным, неуверенным движением запускает руку в непослушную шевелюру. - Мантикора это очень серьезно. Тем более… ладно, Тина, милая, я просто не хочу тебя расстраивать, поэтому давай поговорим о чем-нибудь другом?
Тина соглашается, и Ньют, вспомнив о привезенной книге, воодушевившись лезет в чемодан, чтобы лично показать подруге самые интересные на его взгляд иллюстрации.
***
В свой номер Ньют поднимается около девяти часов вечера - на улице уже темно, а желудок ненавязчиво намекает на то, что кофе с коричными булочками это, конечно, замечательно, но хотя бы от сносного сэндвича здесь никто бы не отказался.
Когда приходилось путешествовать по более-менее крупным городам, Ньют всегда останавливался у вейл. Эти невероятно красивые - и невероятно жестокие - создания не без основания считали всех представительниц своего вида кровными родственницами, поэтому правило “помоги вейле - и любая вейла поможет тебе” действовало безукоризненно точно, как и в том случае, когда кто-то обижал этих женщин-птиц.
Ньют в свое время выручил целую деревушку, принадлежащую вейлам, и теперь считался практически частью семьи. А вейлы по всему миру держали Обливионы - клубы для волшебников, где любой мог появиться, не боясь быть узнанным - или вспомненным на следующий день.
Ньют, когда только узнал о них, подумал, что навряд ли такой вид услуг пользуется спросом, но, попробовав раз посетить один из них - втянулся. Особенно распробовал всю прелесть после прошлогоднего посещения Нью-Йорка, Обливионы были единственным местом, где можно было спокойно выпить пару бокалов любимого коктейля и посидеть с книгой, чтобы никто не подошел и не спросил что-нибудь о громком деле Гриндевальда.
А ведь Ньют всю жизнь был совсем неприметной персоной, его в лицо узнавали только друзья да очень узкие научные круги. Теперь Саламандера совершенно не удивляло то, что в любом из вейловских Обливионов набиралась минимум дюжина посетителей ежедневно. И еще здесь можно было снять очень приличную комнату, совсем недорого - специальная скидка для друзей, скорее просто символическая плата, чтобы не обижать упрямого зоолога.
В клуб Ньют спускается получасом позже, приведя себя в порядок и быстро проверив своих питомцев - сначала следовало закончить со всеми делами, а потом уже со спокойной душой - и сытым желудком - спуститься вниз и покормить обитателей чемодана. Запирающие чары на комнате гарантировали, что даже нюхль не выберется навстречу манящему зову чужих побрякушек, так что на сердце у Ньюта было вполне спокойно.