— Спятила? — донеслось снизу.
Торопливо поджала ноги. «Да сейчас вон первоклассники алгебраические уравнения решают, Алик Розанов из 8-го «А» мини-телевизор смастерил, сейчас в четырнадцать да в пятнадцать лет чемпионами мира становятся. Да. В разных видах спорта. Вот это жизнь! А то корпеть, долгие годы гнуться над чем-нибудь… Нет, это уж пускай кто-нибудь другой. На здоровье».
— Ну, что там? — прошептал Вандышев.
— Ничего.
— Не спи!
Подул ровный свежий ветер, край неба очистился, и показались звезды. Уже можно было разглядеть кое-что по ту сторону забора. Двор широкий, утоптанный, тропка светлая от калитки до самого крыльца, в стороне груда фанерных ящиков. И только. «Собаки, кажется, нет, — решила Ксана. — Это хорошо…» Стало прохладно. Она поежилась, застегнула верхнюю пуговицу куртки. «Интересно, сколько еще придется тут высиживать зря? Холодно. Сидеть жестко». Ксана пошевелилась, стараясь устроиться поудобнее.
— Замри! — сердито шепнул снизу Вандышев.
«Хорошо ему, разлегся в траве, будто на диване. А тут обе ноги затекли… Ничего, интересно все-таки, чем все это кончится? Придется уж потерпеть. А девчонки спят себе, даже вообразить не могут, где она теперь. То-то порасскажет!..» Ей представились вытянутые от удивления лица Иришки и Любы. Они просто умрут от зависти.
Внезапно вспыхнул неяркий свет. Засветилось окошко у самого крыльца. Небольшое такое, зарешеченное… Ксана свесилась вниз, в темноту, зашептала:
— Эй, где ты там… Свет зажгли в крайнем окошке, свет!
Щелчок. И едва слышное:
— Внимание. Говорит второй. Там включили свет. Приготовиться… Повторяю: приготовиться.
Ксана вцепилась руками в шершавые доски забора, вглядывалась изо всех сил.
В окне за серой занавеской мелькала чья-то широкая тень, кто-то там, в комнате, ходил. Потом скрипнула дверь, дверной проем тускло осветился. От волнения Ксана едва не свалилась с забора.
— Вышел кто-то, — зашептала она, — эй, приготовься, идут…
Но тот, на крыльце, вроде не торопился. Постоял-постоял, да и ушел к себе, и дверь плотно притворил. Загремел засов. Скоро зарешеченное окошко погасло.
— Как? — шепнул Вандышев.
— Ушел в дом, заперся. Свет погасил…
Настала тишина. И это было долго: отсыревшие доски забора, звон кузнечиков в поле, жесткая, неудобная перекладина. А за забором смутная тропка до калитки и чернота. Больше ничего.
Звезды плыли высоко над крышами, потом из-за белесого рваного края тучи выполз желтый, скособоченный какой-то месяц. Плавное, незаметное движение всей этой системы миров почему-то навевало неудержимый сон. «Растянуться бы сейчас, — мечтала Ксана, — да укрыться потеплее». Где-то совсем близко захлопал крыльями, заорал петух… «Смотри в оба», — одернула себя Ксана. И она старательно смотрела. Двор просматривался теперь совсем хорошо, каждый камешек виден — уже начало светать.
За домом по дороге протарахтела телега, видно, конюх Алексеич за водой поехал. В чьем-то хлеву густо мыкнула корова. Взревел мотоциклетный мотор.
— Все, — сказал Вандышев. — На сегодня проехало. Слезай.
И тихо в рацию:
— Отбой. Второй говорит. Отбой. Расходись по домам.
Ксана рывком спрыгнула с забора и тут же свалилась — ноги затекли.
— Сильна. — Вандышев усмехнулся, протянул ей руку. — Уснула, что ли?
— Ой, нога занемела. — Ксана согнулась, терла коленку. — Ой, щекотно!
— Попрыгай на одной ножке, — посоветовал Вандышев, — кровообращение быстро восстановится. Ну ладно. Пошли.