Мама когда-то мечтала о сцене, даже раз выступала в какой-то маленькой роли, но дальше у нее не получилось, и осталась она при театре секретарем-машинисткой. На всю жизнь. «И хорошо, — говорила мама, — я даже рада, что так вышло. Что бы я стала делать теперь, при моей полноте? Диета? Спасибо, это не для меня!»
У мамы румяное, совсем молодое лицо. И не моложавое, а именно молодое. Быстрые карие глаза, коротенький круглый нос. Старит ее лишь полнота…
— Ребятки, обедать!
Из своей комнаты, потирая руки и держа нос по ветру, выходит Левушка. Мама разливает суп.
— Я вот говорю Виктору насчет поездки на море, — начинает отец. — По-моему, надо ему поехать. Путевку мне должны выдать.
— Ах, Витя, Витя! Как подумаю я, зачем ты забросил музыку, — начинает мама. — Был бы сейчас пианистом, и никаких забот… А насчет путевки — вряд ли на сентябрь дадут. Бархатный сезон, все начальство на юге. Вот если бы пораньше… Ну что же, Витюша, я могу поговорить у себя в месткоме. Были у нас путевки в дом отдыха Подсолнечное…
Отец наклоняется над тарелкой, складки у воротника куртки становятся дыбом.
— Нет, зачем же Подсолнечное? — хмуро протестует он. — Я сказал — достану на юг.
— Ну хоть не на юг. Не всем же на юг, — кротко возражает мать. — Надо заранее смириться. Чем плохо в Подсолнечном? Зато близко!
Левушка ест, поглядывая в развернутую брошюру.
— Ты что это, — обращается к нему отец, — выходит, разом оба вида питания получаешь — и телесное и духовное? Отложи-ка книжку, ешь по-человечески! Кстати, как там у тебя дела в институте?
Левушка перестает читать.
— Ничего, все пока благополучно. Проясняется тема моей будущей кандидатской. Скоро начну… Вчера Алевтина Петровна заезжала к нам, сказала, что…
— Как, разве к нам заезжала сама Алевтина Петровна? — вскрикивает мама. — А в доме беспорядок, развал! Уж представляю себе! Ужасно!
— Насчет развала — не заметил, — резонно отвечает Лев, — об этом надо спросить нашего Митрофанушку. Он без дела мается, мог бы и убрать.
— Ну ладно, ладно, — примирительно бурчит отец. — Нашел Митрофанушку.
— Витя, сыночек, — стонет мама, — неужели у нас вчера был беспорядок? Мне, право, стыдно!
— Да никто к нам не заходил, успокойся! — Я разозлился.
— Как же? А Алевтина Петровна?
— Не знаю. Заскочила во двор какая-то дама. На минуту заскочила и сразу уехала. Может, это Алевтина Петровна и есть.
Лев начал краснеть. Краснеть он начинает обычно с носа.
— Господи, Левушка, неужели ты обращаешь внимание на разные глупые выходки! — Мама повернулась ко мне. — А тебе стыдно. Стыдно задевать старших!
— Вот! Всегда так! — Левушка выскочил из-за стола, забегал по комнате. — Своего любимчика вечно выгораживаете! Скоро совсем на шею сядет! Работать невозможно.
— Ну ладно, ладно, успокойся. — Отец махнул рукой. — Оба вы хороши. Ты тоже к нему придираешься!
— Что делать, что уж есть, то и есть, — сказала мама. — Задеваете друг друга, деретесь… А надо прощать. Я вот все терплю… На шею так на шею, оскорбление так оскорбление… Все приму. Чего уж тут. Что уж будет. Один такой, другой сякой. Какие уж есть.
— С таким отношением далеко не уедешь! — заорал Левушка и забегал еще быстрее. — Вы даже не подозреваете, с какой компанией он связался.
— Что? Что? — заволновалась мама.
— Ты это, брат… Думай, что говоришь, — недоверчиво сказал отец.
— Я-то думаю! Не знаю вот, что здесь думаете вы!
— А что такое? Что за компания? — осторожно осведомился отец.
— Глупости все.
— Как же, сознается он, ждите, — усмехнулся Левушка. — А дружбу водит он не с кем иным, как с дядей Кешей.
Левушка оглядел всех, оценивая впечатление.
— С небезызвестным вам дядей Кешей из Хантайска, который скрывается где-то здесь, в городе.
Надо было видеть лица родителей. Все молчали.
— Вчера видел этого лопуха на лестнице с каким-то чемоданом, — добавил Лев. — Темное дело.
— Господи! — прошептала мама. — Что же это такое? Кошмар какой-то!
— Да ты не волнуйся, — уговаривал отец. — Ну что особенного? Сейчас Виктор нам расскажет… Давай, Витя, рассказывай. В чем там дело? Что за чемодан?
— А ничего я не расскажу. Не имею полномочий!
— Видали? — Лева торжествовал. — Что я говорил?
— Значит, дядя Кеша в городе? — настаивал отец.
— Боже мой, двадцать лет от брата ничего не было, я думала, он навсегда забыл нас или вообще… И вот опять начинается! Я не переживу этого! Снова суды, следствия, весь этот ужас! Какой позор!
И вдруг мама крикнула: