Титаны начали отступать, неуклюже, неловко, вызывая неразбериху при каждом медленном развороте. Снова зазвучали боевые горны, а также крики и вопли культистов, обезумевших от стимуляторов. Скарр-Хей стоял неподвижно, наблюдая, как детонации подпитывают друг друга, набирая и набирая мощь, по-прежнему придавленные всей тяжестью стены. Из трещин вырывались лучи света, голубоватые по краям. Они устремлялись во мрак, словно свет люменжекторов.
— Это… началось, — невнятно пробормотал он, чувствуя, как тектоническая нестабильность нарастает всё быстрее и превращает почву в содрогающуюся массу грязи и пепла. Скарр-Хей уловил характерный резкий запах утечки плазмы, достигшей критической массы. Он услышал вой и визг вырывавшихся газов, за которыми последовал рык, такой мощный, что чуть не повалил его наземь. Клубы пламени, ринувшись наружу, взметнулись по поверхности стены и поглотили парапеты. Броневые пластины отделялись от внешней обшивки и, распадаясь по мере того, как скользили вниз, ускоряли разрушение. Отдельные раскаты слились, усилились, превратились в рёв, похожий на шум при запуске двигателей звездолёта.
Затем случилось это — долгожданный апокалипсис, всемогущий цепной взрыв, который полностью разрушил внешние плиты, отправив тысячи тонн оборонительных строений в ночь. Его поддержала ударная волна, исходящая из эпицентра: под её натиском конструкция вокруг этой точки трескалась, разъезжалась и распадалась, порождая облако обломков, что вздымалось над парапетами, устремлялось ввысь и накрывало даже пики великих шпилей, присыпая всё в радиусе нескольких километров слоем горячей пыли.
Скарр-Хей смеялся, хотя буря неистовствовала вокруг него, пытаясь сорвать черепа, подвешенные к броне. Он воздевал топор, со смертоносных зубьев тянулись огненные струи, которые отбрасывал назад ураган, с визгом проносящийся мимо.
Хотя такая исполинская конструкция не рухнула и не сложилась полностью, на ней произошёл мощный оползень, её внутренние слои величественно сложились к центру, наблюдательные башни раскачались и опрокинулись, а опорные колонны просели. Туча пыли всё ещё поднималась, теперь подпитываемая собственной массой и озаряемая изнутри вторичными вспышками. Из высокого пролома хлынула приливная волна обломков — она скатывалась по склону, как убыстряющаяся лавина. Пехотинцы, находившиеся в авангарде, бежали от неё, спотыкаясь, протирая забрала и стараясь не потерять равновесие в клубящейся мути. Даже богомашины закачались под напором вихря, который высвободили они сами.
Скарр-Хей непокорно раскинул руки и зарычал на лавину. Воин покачнулся, кренясь навстречу ветру, наслаждаясь его мощью.
— За Повелителя Ярости! — воскликнул он.
Гвозди подстегнули его, теперь уже предвкушая то, что произойдёт дальше.
Ещё до того, как лавина застыла, Скарр-Хей снова побежал, карабкаясь, поскальзываясь и взбираясь по грудам щебня. Рядом раздавался общий рёв ещё многих тысяч глоток: все бойцы сбрасывали оцепенение, начинали действовать и призывали на помощь своих богов и демонов.
Титаны не могли последовать за ним — пока что. Склон оставался массивным и крутым. Даже для Скарр-Хея подъём стал испытанием, потому что раскалённый щебень скользил под ботинками и со стуком скатывался вниз. Он лишь смутно осознавал, что кто-то взбирается вместе с ним, поскольку не сводил глаз, застланных багряной пеленой, с гребня пролома. По обеим сторонам от этой неровной груды раздробленного скалобетона шириной около трёхсот метров торчали пилообразные края неповреждённых парапетов. Пытаясь добраться до бреши, воин всё равно что карабкался по горному перевалу, постоянно испытывая обжигающий натиск перегретого ветра.
Но потом он сделал это. Когда снова начались артудары, когда ошеломлённые отряды защитников, постепенно приходя в себя, бросились занимать уцелевшие оборонительные позиции, Скарр-Хей из Пожирателей Миров достиг вершины последнего выступа из покорёженных металлических конструкций и тлеющей каменной кладки. На мгновение он замер на краю, глядя вперёд.
Позади него лежали пустоши, кишевшие бесчисленными воинами. С боков легионера окружали стены, пробитые здесь, но целые на остальных участках. Впереди, расползаясь под тяжёлой тенью пыли и смога, лежал объект всех его мучительных мечтаний, надежда достичь которого поддерживала его год за годом, даже когда само существование стало таким невыносимо мучительным, что единственное избавление виделось в смерти.
Шпиль к шпилю, базилика к базилике: здания стояли настолько тесным и плотным скоплением, что казалось, будто в его пределах можно укрыть обитателей целого мира. Теперь оно с избытком наполнилось жизнью, пугливой и робкой. Скарр-Хей смотрел на него, вглядываясь в картину, пронизанную страхом. Созревшее для жатвы место источало пьянящее чувство унижения, и воин упивался им.