– Ты только посмотри, бахин, что делает беременность с женским телом. Как тебе повезло, что ты, такая стройная и нетронутая, избежала этого, – произнесла она, вяло жестикулируя рукой. – Посмотри на себя. Ни варикозных вен, ни обвислостей, ни припухлостей, ни болей. Ты такая невинная, Сале. Ты так хороша, что я невольно задумываюсь, а хотела ли ты вообще выходить замуж. Не побоюсь сказать, что нет. Ты не хотела иметь ничего общего с Хайтамом. Разве я не права?
Сале усилием воли заставила себя посмотреть в глаза золовке и встретить ее вызывающий взгляд. Ее сердце усиленно билось, посылая горячую кровь к лицу.
– Мне продолжать массировать тебя, – спросила она, – или уже хватит?
Юмн медленно растянула рот в широкую улыбку.
– Хватит? – обратилась она с вопросом к золовке. – О, нет, бахин, не хватит.
Стоя у окна в библиотеке, Агата Шоу наблюдала за тем, как ее внук вылезал из своей «БМВ». Она взглянула на часы. Он опоздал на полчаса. Ей это не понравилось. Бизнесменам надлежит быть пунктуальными, и если Тео хочет, чтобы его в Балфорде-ле-Нец воспринимали серьезно, как наследника Агаты и Льюиса Шоу – а соответственно и как личность, с которой следует считаться, – тогда ему необходимо понять, что часы на руке – более важная вещь, чем все эти нелепые штучки эпохи рабства, от которых он просто тащится. А ведь это и впрямь жуткие безделушки. В то время, когда ей было столько лет, сколько ему сейчас, стоило двадцатишестилетнему мужчине надеть на руку браслет, он очень скоро стал бы участником судебного разбирательства – и, несомненно, оказался бы проигравшим, поскольку в ходе процесса слово содомит[21] звучало бы намного чаще, чем все то, что было указано в исковом заявлении.
Агата отступила на шаг от оконного проема и, встав за шторами так, чтобы не быть видимой с улицы, стала наблюдать за приближавшимся к дому Тео. В эти дни любая новость об этом молодом человеке буквально бросала ее в дрожь – то же самое она чувствовала и в этот день. Он как две капли воды походил на свою мать: такие же светлые волосы; такая же, осыпанная веснушками летом, светлая кожа; такое же атлетическое сложение. Она, слава Господу, пребывала уже в том месте, которое Создатель по своей милости выделил для упокоения душ скандинавских потаскушек, не справившихся с управлением машинами и погубивших вследствие этого и самих себя, и своих мужей. Присутствие Тео в жизни бабушки всегда служило ей напоминанием того, что своего младшего и самого любимого сына она потеряла дважды: первый раз по причине женитьбы (за это его лишили наследства) и второй раз в результате дорожной аварии, оставившей на ее – Агаты – попечении двух непослушных мальчишек, которым не исполнилось и десяти лет.
По мере того, как Тео подходил к дому, его вид все больше и больше раздражал Агату. Его одежда совершенно не соответствовала его положению. Он любил свободные, сшитые на заказ костюмы: пиджаки с высокими подложными плечами, рубашки без воротников, брюки со штанинами-раструбами. Все это шилось из тканей либо пастельных тонов, либо желтовато-коричневых, либо темно-желтых. Вместо туфель он предпочитал сандалии, а носки надевал от случая к случаю. Всего этого уже было достаточно для того, чтобы потенциальные инвесторы не принимали его всерьез, не говоря уже о том, что сразу после гибели матери он стал носить на шее ее цепочку с золотым крестом с распятым на нем телом. В глазах Агаты это выглядело не иначе, как гнусная католическая мерзость. Именно на это пристально смотрели предприниматели, когда их убеждали вложить деньги в устройство ресторана, в реконструкцию или возрождение какого-либо объекта в Балфорде-ле-Нец.
Было бессмысленно говорить Тео о том, как следует одеваться, как преподносить себя или как говорить, представляя планы переустройства города, разработанные семейством Шоу.
– Пойми, ба, люди либо верят в проект, либо не верят, – таков был его обычный ответ на ее советы.
То, что ей надо было давать ему советы, также выводило ее из себя. Это был ее проект. Это была ее мечта. Она уже согласовала с муниципальным советом Балфорда четыре последовательных этапа будущего воплощения своей мечты, а сейчас, когда все висело на волоске – из-за того, что в ее мозгу лопнул какой-то паршивый сосуд, – она должна была отойти в тень, чтобы восстановить силы, и поручить своему мягкотелому, бестолковому внуку вести переговоры вместо себя. Одной этой мысли было достаточно, чтобы вызвать новый приступ, поэтому она старалась не думать об этом.